29. Товарищи Дамида дивились столь точному прицелу и восхищались меткостью стрелков, однако Аполлоний, евший вместе с царем, поелику оба они придерживались одинаковых правил, был не слишком увлечен забавой и спросил царя: «Скажи, государь, откуда ты научился греческому языку и откуда вокруг тебя столько любомудрия? Не думаю, что всем этим ты обязан учителям, ибо подходящих учителей в Индии нет». Улыбнувшись, царь отвечал: «В старину люди спрашивали чужестранцев, не разбойники ли они, ибо слишком часто те промышляли этим грозным ремеслом, — а вы, по-моему, склонны спрашивать чужаков, не занимаются ли они философией, ибо полагаете, будто всякому встречному доступно столь божественное призвание. Мне известно также, что между философией и разбоем у вас разницы нет: по рассказам, люди вроде тебя попадаются редко, а в большинстве своем философы, словно как воры, рядятся не по мерке, да еще и чванятся, нацепив чужое тряпье. И роскошествуют они прямо-таки по-разбойничьи, зная, что пребывают на милости правосудия — потому-то они столь преданы чревоугодию, любострастию и щегольству. А причина тут, по моему разумению, в том, что есть у вас законы о смертной казни для фальшивомонетчиков и еще о какой-то там казни за приписывание детей[69], но за подлог и порчу философии не карает никакой закон и никакая власть этому не препятствует.
и что поведал Фраот Аполлонию об индийских любомудрах и о себе самом(30—33)
30. У нас, напротив, в любомудрие посвящены лишь немногие, а испытание им такое: юноша, достигший восемнадцати лет, — а этот возраст, насколько я знаю, и у вас служит мерой возмужалости, — должен переправиться через Гифас к мужам, коих намерен посетить и ты, но прежде ему надлежит заявить принародно, что хочет он предаться любомудрию, дабы всякий желающий мог ему воспрепятствовать, ежели он уходит нечистым. Под чистотой я разумею прежде всего происхождение по отцу и матери, да не будет никто из них уличен в чем-либо постыдном, затем деда и бабку, а также прадеда и прабабку — не был ли кто из них буяном или распутником, или бесчестным стяжателем. Если не обнаружится у предков никакого изъяна или позора, наступает пора проверить и испытать самого юношу: во-первых, довольно ли он памятлив, во-вторых, по природе ли скромен или только прикидывается скромным, затем — не склонен ли к пьянству или к обжорству, или к бахвальству, или к насмешливости, или к чванству, или к сквернословию, слушается ли отца и мать, учителей и воспитателей, а главное — не злоупотребляет ли своей миловидностью. Сведения о родителях и о предках собирают по устным свидетельствам и по городским записям, ибо, когда умирает индус, то в дом его является чиновник, по закону обязанный описать, какую жизнь вел усопший, и ежели чиновник этот допустит себя обмануть или сам допустит обман, то по закону в наказание никогда уже не сможет занимать какую-либо должность, потому что извратил он жизнь человеческую. Мнение о юношах составляют на основании их наружности, ибо многое о нраве человека говорят его глаза, и многое можно понять и заметить по очертанию бровей и щек — вот так-то мудрые и ученые мужи наблюдают людские умы, словно отражения в зеркале. Высоко ценят у нас философию — почет ей ото всех индусов, а стало быть, взыскующие науки непременно должны быть многократно испытаны и проверены. Ну вот, я довольно объяснил тебе, как постигаем мы философию от учителей и как получаем доступ к философии через испытание, а теперь расскажу о себе.
