— уж насколько груб и злобен Арей, но даже он не бранит за них Гефеста, и никто никогда не слыхивал от богов обвинения вроде: «Ты преступен, Гефест, ибо украсил пир богов и уснастил его чудесами», да и за золотых кукол никогда Гефеста не осуждали, будто портит-де он вещество, вдыхая в золото живой дух. Поистине, всякое искусство радеет о порядке и красоте, для коих оно и предназначено! И босые ноги, и рубище, и сума — это тоже обретение красоты и порядка, да и нагота ваша, хоть и кажется простой и безыскусной, тоже придумана для красоты — точно по слову «всякому своя спесь»
[259]. Предоставим обычаю идти своим чередом, и пусть служат индусы Солнцу так, как Солнцу угоднее, ибо подземным богам милы пропасти и пещерные обряды, но у Солнца колесницею воздух, и ради подобающей ему хвалы надлежит, вознесясь от земли, парить вместе с богом — многие этого хотят, а могут одни индусы».
12. Дамид говорит, что, услышав все вышесказанное, вздохнул с облегчением, ибо на египтян речь Аполлония произвела столь сильное действие, что Феспесион, несмотря на черноту свою, зримо покраснел, да и остальные были словно ошеломлены силою и складностью услышанного рассуждения, а младший из египтян — звался он Нил — в восхищении вскочил на ноги, кинулся к Аполлонию и, схватив того за руку, попросил рассказать о беседах с индусами. «От тебя я ничего таить не стану, — отвечал Аполлоний, — ибо вижу, что ты усердный слушатель и рад всякой премудрости, но ни с Феспесионом, ни с кем другим, кто почитает индусов болтунами, я разглагольствовать об этих предметах не намерен». Тут Феспесион спросил: «А будь ты купцом или корабельщиком и привези ты к нам товары из Индии, ты, стало быть, решил бы, что ежели товар от индусов, так неблагонадежным покупателям нельзя ни поглядеть его, ни пощупать?» — «Я показал бы свой товар тому, кто попросит, — возразил Аполлоний, — но если бы кто-то, придя на пристань еще до подхода корабля, принялся бы хаять поклажу, а меня самого корить и бранить, что явился-де я из страны, из коей ничего путного не возят, и что товар-де у меня плевый, да если бы он к тому же и остальных в этом убеждал — вот в подобном случае, неужто ты думаешь, будто найдется дурак, чтобы бросить в такой гавани якорь или причальный канат? Нет, всякий тут же подымет паруса и уйдет в открытое море, ибо куда как приятнее вручить поклажу свою ветрам, лишь бы не досталась она бестолковому и негостеприимному племени!» «Ну, а я, — воскликнул Нил, — ловлю твой причальный канат и прошу тебя, корабельщик: поделись со мною привезенным товаром, дабы взошел я на твое судно добровольным спутником и смотрителем поклажи твоей!»
