или что-нибудь в таком роде — сплясал да и ушел
[201], а Эзоп, сопроводив речь свою вещим словом, завершает беседу задуманным уроком.
15. Когда был я, Менипп, совсем еще дитятей, научила меня мать сказке об Эзоповой мудрости. Был-де во время оно Эзоп пастухом, и было его пастбище по соседству с храмом Гермеса, коему он, взыскуя мудрости, о мудрости молился. Многие другие приходили к Гермесу с тою же просьбою и несли в дар кто золото, кто серебро, кто слоновой кости жезл, кто иную какую драгоценность, а Эзоп в своем именье подобного не имел, однако же приберегал для Гермеса, что было — возливал ему молока столько, каков у овцы удой, нес столько медовых сот, сколько вмещается в горсти, не забывал угостить бога миртовыми ягодами и возложить на алтарь розы или фиалки, пусть немногие, а приговаривал так: «Неужто надобно, о Гермес, бросивши стадо, плести венки?» Наконец, наступил урочный день раздачи мудрости, и Гермес, бог речи и корысти, сказал одному — и уж, конечно, тому, кто больше всех пожертвовал: «Владей философией!», а второму по щедрости: «Вступи в обитель красноречия!», а остальным: «Тебе удел астрономии! Тебе удел музыки! Ты, стихотворец, бери ироический метр! А ты бери ямб!» И так он, сам того не желая, — хоть и превосходен разумением, — раздал все части мудрости, а затем вдруг заметил, что Эзопа-то и позабыл. Тут пришло ему на память, как некогда Оры, коими был он вскормлен на Олимпийских кручах, рассказывали ему, еще спеленутому младенцу, сказку о корове [202] — спорила-де корова с человеком о земле и о самой себе — и как из-за этой сказки возжелал он Аполлоновых коров [203]. И вот отдает он Эзопу баснословие — последнее, что осталось в доме мудрости, и говорит: «Держи мою первую науку!» Вот откуда явилось Эзопу многовидное его искусство — и так возвысилась басня.
16. Пожалуй, однако, я поступил неразумно, ибо, намереваясь обратить вас к рассуждениям более сообразным с природою и более истинным, нежели те сказки, какие рассказывает об Этне большинство, я сам принялся восхвалять сказку. Впрочем, такое отступление не напрасно: отвергаемая нами сказка относится не к числу Эзоповых басен, но к числу завлекательных вымыслов, непрестанно повторяемых стихотворцами, которые твердят, будто под вышеназванной горой заключен то ли Тифон, то ли Энкелад, в смертных своих муках выдыхающий видимое нами пламя. Что гиганты вправду были, с этим я и сам согласен, как и с тем, что повсюду на земле при раскапывании могил обнаруживаются исполинские скелеты; однако с богами гиганты не воевали, но — самое большее! — надругались над храмами и кумирами, так что думать, будто они забрались на небо и сражались там с богами, — сущее сумасшествие. Ничуть не больше — хотя и кажется он пристойнее — я доверяю рассказу, будто Гефест устроил в Этне свою кузницу и будто по одной из ее вершин бьет он своим молотом. Право, множество есть на земле и других огнедышащих гор, так что невозможно напастись на них гигантов и Гефестов.
