Шли годы: он строил суда и производил на свет детей, и дети и суда были полукровками. Корпуса его судов были такими, какие он строил и любил в молодости на берегах родного Прованса. Вы видели их высокие носы на полотнах Ван-Гога. У его остроконечных одномачтовых фелюг наклонный ахтерштевень и глубокий прогиб классической средиземноморской линии. Но судостроитель был плотником, а не моряком: его не очень-то интересовала оснастка. И вот на эти корпуса, которые можно встретить на противоположном конце света, местные купцы ставили не латинский парус с длинной реей, а тяжело обрешетенный парус китайской джонки с многочисленными шкотами, похожий на крыло летучей мыши. На высокой корме соорудили платформу с бамбуковым убежищем для экипажа. Так родился бедор как единственное в своем роде быстрое мореходное судно, несущее черно-белый флаг княжества Тренгану, развевающийся на берегах Малайского полуострова. В наши дни такие суда строят еще только там. Название судна явно не местное. От него веет легким душком Прованса. Думается, что это забытая фамилия человека, потерпевшего кораблекрушение. Собственное имя творца, ставшее названием его творения, дело обычное; говорим же мы «кодак» или «сандвич», нисколько не смущаясь, что это фамилии. Никто не мог подтвердить правильность моей догадки. Через три-четыре поколения имя патриарха было забыто, хотя его потомство — племя голых детей, счастливых и коричневых, совсем малайских, пока не увидишь их необычных голубых глаз, все еще цепляется за косу Панте-Тимор, где свободно гуляют ветры. Теперешний глава семейства — гордый муж, заслуживший почет своим хождением в Мекку, известен. под именем Хаджи Перанджи (французский паломник). Трудно найти между Дюнкерком и Перпиньяном человека, менее похожего на француза, но его голубые глаза свидетельствуют об этом, как и корпуса бедоров, скользящих по ту сторону отмели на пути к перешейку Кра или к коварным берегам Джохор-Бару.
— Посмотри! — говорит Жозе. — Какая прелесть!
Мы бродим вдоль берега Мерсинга, возле маленького причала у таможни. На спокойной поверхности моря при низкой воде отлива, в 20 метрах от берега, четыре парусника покачиваются на якорях в мутном течении. Я разделяю восторг Жозе: редко мне доводилось видеть такие изящные суда.
— Именно такой размер нам нужен, — добавляет Жозе. — Спроси, откуда они пришли!
Как раз в этот момент один сампан отходит от борта. Два человека, с которыми мне бы не хотелось встретиться один на один в море, орудуют веслами, третий постарше, с белым тюрбаном на голове, сидит на корточках посредине лодки. Это, вероятно, капитан. Пока он взбирается по ступеням причала, спешу к нему навстречу. Он не знал ни слова по-английски, а мой словарь на малайском в то время был очень скудным. Впрочем, мое обращение к нему не отличалось сложностью.
