Пользуясь секундным замешательством Левицкого, я сбегаю в комнату, закрывая за собой дверь на замок.
— Мика, я не уйду, пока мы не поговорим, — дергает за ручку. — Я поставлю на уши весь дом. Ёжик! — бьет ладонью по двери.
Подумав, беру стул и подпираю им ручку, фиксируя. На случай, если лгун Ян опять ключ от моей спальни у себя припрятал.
— Пожалуйста, Мика, — никак не угомонится Левицкий.
Хватаю пульт, включаю телевизор и делаю звук на полную. Чтобы Ян понял: я не намерена слушать его вранье.
Забираюсь на постель прямо в одежде. Сажусь, сложив ноги по-турецки, и устремляю пустой взгляд на дверь. Наблюдаю, как двигается ручка. Рывками, бешено. Потом все медленнее и с перерывами.
Ян сдается. Уходит.
И я зажмуриваю глаза, давая волю слезам. Горячие ручейки обжигают щеки, стекают на губы, разъедая их солью, падают — и летят вниз.
Чувствую, что нахожусь на грани срыва. Знакомая волна, подобная тем, что ломали меня после сводного и после отравления, опять накрывает меня с головой. Психика не выдерживает. Какими-то жалкими остатками здравого смысла понимаю, что не должна поддаваться, но ничего не могу с собой сделать.
Падаю лицом в подушку, вжимаюсь сильно, с трудом дыша. И…
Ору так сильно, как только могу, пытаясь прогнать эту уничтожающую боль. Выдавить ее из себя. Выкричать.
Надеюсь громкий звук телевизора и пух в подушке заглушат мои истеричные вопли.
Я почти умираю в этот момент. Но, подойдя к самому краю, вдруг заставляю себя очнуться.
Затихаю, ложусь на бок и касаюсь ладонями своего живота.
Если результат теста подтвердится… Если чудо, в которое я не смела даже верить, случилось… Если я действительно беременна…
То…
Мне придется быть сильной ради ребенка.
И тогда Ян пожалеет о том, что вернул меня в Польшу.
С этой мыслью отключаюсь, свернувшись в позе эмбриона. Вместе с моим малышом.
На следующий день
Доминика
«Малыш, пожалуйста, будь правдой! Клянусь, я буду любить тебя всем сердцем. За двоих родителей» — повторяю мысленно, как мантру.
Зажмурив глаза, молюсь всем богам, хоть раньше не верила ни в одного. И продолжаю впиваться ногтями в края кушетки. Стараюсь не думать об УЗИ-датчике внутри меня и о чужих руках в медицинских перчатках, которые касаются кожи.
Я понимаю, что Пашкевич — прежде всего, врач. Единственный, кому я готова доверить свой секрет. Потому что однажды он уже спас меня, когда помог сбежать в Россию.
Но это не отменяет того факта, что он еще и мужчина. Один из тех, кого я терпеть не могу.
