.
Напротив, сознательное следование нравственному закону предполагает наличие «доброй воли». Рассуждая об этом понятии, Кант переходит на высокий стиль: «Добрая воля добра… не в силу своей пригодности к достижению какой-нибудь поставленной цели, а только благодаря волению, т. е. сама по себе… Если бы даже в силу особой немилости судьбы или скудного наделения суровой природы эта воля была совершенно не в состояний достигнуть своей цели; если бы при всех стараниях она ничего не добилась и оставалась одна только добрая воля (конечно, не просто как желание, а как применение всех средств, поскольку они в нашей власти), — то все же она сверкала бы подобно драгоценному камню сама по себе как нечто такое, что имеет в самом себе свою полную ценность. Полезность или бесплодность не могут ни прибавить ничего к этой ценности, ни отнять что-либо от нее»[164]. В понимании важности того, какую направленность имеет воля, Кант перекликается с некоторыми христианскими богословами, в частности с уже цитировавшимся Исааком Сирином (см. сноску 148).
Кант жил в эпоху, для которой был характерен возвышенный и романтический взгляд на мир и на природу человека. Вероятно, этим обстоятельством во многом объясняется его представление о нравственном долге как о чем-то самоочевидном, а также потребность видеть в исполнении этого долга некий религиозный смысл, объединяющий конечную цель человека с конечной целью мироздания. В сознании Канта, кажется, неразрывно соединились моральность и религиозность. Приведу одно его наставление, в котором это в достаточной мере отражено: «Человеческая душа питает (я верю, что это необходимо происходит во всяком разумном существе) естественный интерес к моральности, хотя этот интерес не остается единственным и практически преобладающим. Укрепляйте и усиливайте этот интерес, и вы найдете разум весьма способным к поучению и просвещению для соединения спекулятивного интереса с практическим. Но если вы не позаботитесь заранее, чтобы сделать человека хотя бы немного добрее, то вы никогда не сделаете из него искренне верующего человека»[165].
Сегодня независимость моральных норм от религии многим представляется более чем очевидной. Религию даже нередко обвиняют (и не без оснований) в аморальности, попрании моральных норм, имевшем место в разные периоды ее исторического развития. Однако тут сложно отделить те случаи, когда аморальные поступки действительно совершались во имя религии и были продиктованы двусмысленностью или ложностью ее предписаний, от тех случаев, когда религия служила лишь прикрытием для произвола властей, а также для проявлений людского невежества и темных инстинктов. По крайней мере, если рассматривать действия светской власти и простых людей тех эпох, не имеющие явной религиозной направленности, то мы обнаружим не меньшую ксенофобию, жестокость и безнравственность вообще. Логично сделать вывод, что таков был дух времени, допускавший подобный образ мыслей и действий в качестве едва ли не нормы, что было обусловлено конкретными историческими обстоятельствами. Между тем если вникнуть в суть вероучения любой из мировых религий, мы не найдем там ничего, что оправдывало бы моральное зло; наоборот, все они призывают к соблюдению общепринятых моральных норм. Конечно, иногда остается свобода для трактовки религиозных текстов, и если злоупотребить ею, то смысл некоторых из них можно достаточно сильно извратить. Но это уже вина интерпретаторов, по ошибке или сознательно не учитывающих общий контекст религиозного писания и специфику той исторической эпохи, когда оно появилось.
