Правая рука слушалась. Я потянулась к ножу…
А смысл был? Выживать вот так, чтобы теперь превратиться… я встала посреди улицы, как вкопанная, увидев движение сбоку. Повернулась, поняла, что это полукруглая арка… нет, окно — до самой земли витрина, зеркальная, новенькая. И движение — это мое отражение меня же вспугнуло. Свет что надо, всю видать, любуйся — не хочу! Луна что ли опять вышла, светит прожектором, или рядом фонарь яркий?
Вот, во что я превратилась!
Подошла ближе, уставилась на себя и скривилась, увидев без прикрас и самообмана: перекошенная уродина. Кто придумал, что шрамы украшают? Пол-лица изрыто в глубину и, наоборот, местами выпирает спайками. Красные и белые черви, отвратительно сморщенная кожа. Я глубокая старуха если смотреть справа, и совсем покойница, если смотреть слева. Шея без шарфа тоже обнажает затянувшиеся раны.
Это ради такой жизни я боролась? Чтобы жить в болоте? Таскать старое мешковатое пальто? Стоять за вырубкой шесть дней в неделю с семи до семи? Всеми преданная, до самой смерти одна? Вот идиотка — не в тигра надо было ножом, а в себя. От мучений избавиться и тогдашних, и теперешних.
А размечталась-то! Про Грима! Безымянный влюбился, перед красотой не устоял! Все, что ему от меня может быть нужно — так это утащить в логово, умертвить и засунуть в банку с формальдегидом! Любоваться уродицей в инее! Других пугать!
Я достала из сумки нож и взвесила на ладони, подняла глаза на отражение, сделав к нему еще шаг и хорошенько присмотревшись к шее. Шарфа нет, холодно, посинела слегка. Зато идеально открыта для главного — чик, и все полегчает. Клык артерию миновал, а собственный стальной коготок не промажет. Да здравствуйте чистый мир! Без уродов, чудовищ и ходячих трупов вроде меня!
Ага… и изгваздать в крови новые сапожки? Ща!
Рука, уже опасно приблизившаяся к горлу, дрогнула и следующим мгновением я наотмашь резанула по отражению. И оно зарычало.
Даже нет, заверещало с рыком, похожим на животный, только тонкий и противный. Тварюга! Не витрина это, а арка, как правильно почудилось с самого начала. Не раздумывая дальше и не давая место страху, я ударила еще и еще, сколько сил было.
Женщина, отшатнувшись от меня, колыхнув длинными, похожими на мои, косами, перешла на злое шипение. Была бы тетка человеком, я бы не рискнула так бить — лезвием, да по лицу. Прямая дорога в Каземат на много лет. А тут поняла, что Слуга. И нож не в крови — в черной слизи…
