А то бы я еще знала, о чем он? Говорил Грим так, будто лет на сто где-то в прошлом застрял. Ни словечек-сорняков, ни каких-нибудь фразочек в духе времени. Слова простые, не вычурные, но он как-то так их друг за другом ставил, что веяло нездешним.
— А почему я должна смотреть на тебя с отвращением?
Я за другое больше переживала — как бы не смотреть с обожанием! Нет, своей скоропалительной влюбленности не смущалась, только не хотела выдавать ее слишком быстро.
— Твой вопрос похож на насмешку.
— А твои вопросы похожи на издевательство… ладно, слушай, возьми меня в команду. Я не магичка, но оцени по достоинству — не без талантов: смогла тебя найти, не струсила перед казематными уродами, и умею драться без шуток — я тигра убила. У меня есть оружие, выносливость и мозги. Обузой не буду.
Грим молчал, а я точно знала одно — отказ не приму. Если сбежит, я все равно буду делать дальше то, что задумала, и буду искать с ним встречи. За два года отчуждения от людей вообще, а от мужчин и подавно, я уверилась, что сердцем умерла и никогда не потянусь ни к кому — хоть дружеской, хоть любовной привязанностью. А тут все, врать самой себе последнее дело, — пропала. К Гриму не просто тянет, несет, как трамвайный вагон.
Потемнело. Названая сестрица то светила, то нет, как будто луна раздумывала — смотреть в низ или все-таки скрыться. Поэтому так получалось, что я то хорошо видела его лицо — белое в резких тенях, то плохо, потому что все погружалось в тьму, а поднимать и светить напрямую фонарем в глаза — невежливо. Зашелестело песком, и ветер мазнул нас обоих по лицу холодным порывом, Безымянный не ответил, а снова спросил:
— Что? Ты знал…
— Ага, и ветер не просто магический, а живой, я правильно догадалась! Братишка заглядывал ко мне на чердак в тот день, как мы познакомились на проезде. Он же помог мне при стычке с уродами в Казематном, и луна светила…
— Ты знал?!
Я аж подскочила на месте от этого сухого, но все же рычания! Грим оскалился зло и одновременно болезненно, будто ему друг всадил предательский нож под лопатку. Щеки еще сильнее потемнели из-за вдоха и собравшихся морщин, скулы и нос обострились, он зажмурился, сжал кулаки… а у меня сжалось сердце от неприятной, как судорога, боли.
Тайна тайн — с чего я его так чувствую? Не мое страдание, не мое волнение. Я радовалась тому, что снова увидела клыкастый оскал, но где-то глубоко, его чувства все перекрыли. Что за безумие? Он сам ни сном, ни духом о моей чуткости, даже не спросишь — что, как, почему?
