Таня присела застегнуть туфли и обнаружила, что забыла надеть юбку. В ретузах, конечно, тоже ничего, чуть ли не весь рынок стоит за столами в ретузах да спортивных штанах. Но в юбке как-то привычнее, что ли.
Она проскользнула в маленькую комнатку. Темно-синюю юбку из бельевого шкафа доставала как шпион — лишь бы не скрипнуть дверцей. Смотрит телевизор Олежка и пусть смотрит, не отвлекается.
Но в зал все же пришлось заглянуть.
— Все, я ушла, — сказала Таня, застегивая «молнию». — Тебе что-нибудь поправить? Воды принести?
— Мы, — коротко ответил Олежек.
Означало: «Иди уже».
— Тетя Зина через два часа. Я буду через пять.
— Мы.
Замок щелкнул. Прихватив мусорный мешок, полный обгаженных пеленок, Таня побежала по ступенькам. В конце пролета, как назло, подвернулась нога. Казалось бы, куда ты, куда? Выражать солидарность с ноющей спиной? Бунтовать вместе с поджелудочной? Дура. Дура!
Слезы так и полились. Ну что не так? Сколько уже надо меня испытывать, Боженька? Ты смерти моей хочешь? Таня заковыляла вниз, едва видя ступеньки сквозь слезы. Боль вспыхивала в ноге, сосредоточие ее находилось в голени. Гадство! Хоть ложись и помирай. Не понос, так золотуха. Сколько можно-то, сколько?
Она чуть не в голос прокричала вопрос. Остановилась, сжала перила так, что побелели пальцы. Ну! — обратилась она к Богу. Давай! Еще дом на меня обрушь, если я так провинилась. В чем только, скажи.
Где-то над головой тут же хрустнуло перекрытие, посыпалась пыль, и Таня закрыла глаза, в самом деле ожидая, что здание, распадаясь на обломки, похоронит ее под собой. Бесславный конец всех бед.
Но дом не рухнул. Таня подождала где-то с минуту, пока внизу не хлопнула подъездная дверь, и с усмешкой, боком, пошла со ступеньки на ступеньку. Боль в ноге еще вспыхивала, но слабо, обещая вскорости исчезнуть совсем.
— Испытываешь, да? Пользуешь втемную? — прошептала Таня, обращаясь к нарисованной на стене рожице. — Думаешь, мне мало?
Рожица скалила кривые, острые зубы. А в спину, наверное, даже показывала язык.
— Ну и Бог с тобой.
Мимо прошел хмурый, пахнущий креозотом мужчина. Не поздоровался, мелькнул длинноносым профилем. В сумке у него звякнуло стекло. Жил он то ли на пятом, то ли на шестом этаже. Таня не часто его видела.
Разошлись. Он наверх, она вниз.
Выбравшись из подъезда, Таня присела на деревянную лавку, у которой выломали серединные перекладины, и подвигала ступней в туфле туда и сюда. Все, не болит. Пальцы прошлись по икре, как по музыкальному инструменту.
