— Жарко? — спросил то ли Леша, то ли Леня.
— Ты чайник ставь! — скомандовала Лидка, присаживаясь на низкий стульчик.
— Да-да.
Сожитель протиснулся снова, теперь уже ненароком коснувшись Таниного бедра. Словно бы она мешала ему пройти. Клеится что ли? Таня нахмурилась.
— Ты садись, садись, — показала глазами на застеленный газетой пуфик подруга. — Передохни.
— Ага.
Таня угнездилась на пуфике, чувствуя себя изношенной и старой. Это в двадцать-то пять лет! Кошмар. Хотя, конечно, собирая щавель, отмахали они с Лидкой километра два туда да два обратно. Да с сумкой. Бедро, которого коснулся Лидкин сожитель, горело. Тепло отдавало в низ живота. Это уж совсем, тихо, про себя, вздохнула Таня. Еще немного — и под любого мужика брошусь. Может, с Лидкой также случилось? Она на полгода старше. Бандита какого-нибудь подцеплю…
Таня отклонилась на стену. Под затылком зашуршал календарь.
— Чайник стоит! — объявил то ли Леня, то ли Леша, возникая в проеме. — Я вам там печеньица…
— Ты лучше газет нам нарежь, — распорядилась, выдохнув, Лидка, — хоть какой-то толк от тебя будет.
Он потянула к ногам одну из сумок.
— А газетки куда? — заулыбался сожитель.
— Щавель будем заворачивать!
— Понял.
— Разворот на четыре части.
— Понял-понял.
Сожитель исчез. Лидка потянула «молнию» на сумке.
— Тань.
— Что?
Таня заморгала, обнаружив, что едва не отключилась у подруги в прихожей. Что-то развезло ее после тряски в автобусе. А может это уже голодный обморок? Так-то с прошлого утра — две кружки чая всего. И вафелька.
— Танька!
Таня улыбнулась, мотнув головой.
— Прости, я что-то…
— У тебя есть, куда щавель сложить? — наклонилась Лидка.
От нее остро пахнуло потом.
— Ага.
Таня охлопала карманы куртки и вытянула из левого сине-белый пакет «Rothmans».
— Ух, какая красота! — восхитилась Лидка. — Сюда не щавель, сюда подарочные наборы складывать.
— Ага. Всего побольше.
В комнате, куда ушел сожитель, звонко защелкали ножницы.
— Ты знаешь, — сказала Лидка, накладывая темно-зеленые комья щавеля в пакет, — завтра-послезавтра мы с тобой поднимем рублей по триста. Это я тебе точно говорю.
— Откуда столько-то? — спросила Таня, а у самой затянуло под сердцем от тайной радости.
Триста рублей. Триста! Пир на весь мир.
— Так по пять рублей пучок. У Махмуда будет по десять, не меньше, это если будет еще, а у нас — в сторонке, но по пять. С руками оторвут! И за сотню пучков в сумках точно будет. Я сегодня все промою, разложу и рассортирую. И ночь проморожу. Не скиснет, думаю. А ты на рынке чтобы к семи была, как штык.
