Он следил за ней не одну неделю, но она никогда не выходила из дома одна, без провожатых – скорее всего, то были её братья. А ночами она спала в комнате с окнами, запертыми железными засовами.
Однажды поздно ночью он подкрался к самому её окну и негромко поскребся в ставень. Через какой-то миг появилось её лицо, и взгляд её, брошенный на него, был полон ужаса.
Она протянула к нему руку через засов.
- Уходить! – прошептала она в панике.
- Нет. Без тебя не уйду!
- Они убить тебя, Амаса. Они меня убить! Ты уходить!
- Я убью их!
Её рука вцепилась в него:
- Нет, Амаса. Не убить мои!
И по её голосу он понял, что она никогда не простит ему, если он убьёт кого-то из её родни, даже если он сделает это ради того, чтобы помочь ей.
- Они знают про меня?
- Нет, - прошептала она. – Они ждать, чтобы видеть ребенок.
- Убедиться, что он Тир?
О да, он выучил это слово, которое означало у них «чужак».
- А когда увидят, то что?
- Уходить, - негромко взмолилась она, но он успел увидеть сверкнувшие на её глазах слёзы, когда она отходила и закрывала окно.
Амаса, конечно, никуда не ушёл. Он приходил ночами снова и снова, однако ответ её оставался прежним. Засовы были вделаны в крепкий камень. Этим путём её не вытащить, так что ему оставалось лишь рыскать вокруг, продолжать следить и тянуть время.
Её ни разу не отпустили дальше колодца, да и то не одну. Он уже начал узнавать четверых её братцев, а также родителей, с которыми они жили вместе. По мере того, как весну сменяло лето, Амаса, несколько раз, едва не столкнувшись с братьями Ирейи, следил, как растет, как округляется живот Ирейи под её длинной туникой.
А однажды летней ночью до его убежища в горах долетел женский крик, полный боли. Прокравшись вниз, он увидел, что во дворе собралось слишком много народу, чтобы пройти до окна, но по несмолкающим крикам он понял, что здесь, среди врагов, появляется на свет его дитя. Он уселся в высокой траве на краю леса, и неся свою одинокую бессонную вахту среди ночных сверчков, лил слёзы по ним обоим.
Так он и сидел до самого появления солнца, как вдруг увидел Ирейю, которая выскользнула из притихшего дома с небольшим свертком в своих руках. Она была босая, юбка в крови, лицо – словно маска отчаяния. Она направлялась к нему, а увидев, как он спускается ей навстречу, замахала ему, чтобы он возвращался в деревья, и сама припустилась бежать по лугу вверх, по склону, к нему. Она почти успела добежать до него, когда появились её братья, скакавшие верхом, в руках у них были луки.
