– Пустой фарс. К тому же ты тоже не мной одной живешь, так что не смей меня попрекать! Если бы ты хоть раз дал мне надежду, то я бы…
– Не стала спать с богатым сынком за деньги? – мрачно усмехается парень. – К тому же… я и не думал тебя попрекать. Мне все равно. Я не давал обещаний хранить целибат по отношению к тебе. Но это, видимо, не настолько тебя не устраивает, раз ты приходишь удовлетворять свои желания сюда. Что, он так плох?
На этих словах я снова чуть не грохнулась в обморок и оперлась рукой на стену. Вот чего я меньше всего ожидала, так это того, что двое не самых приятных, как по мне, личностей буду обсуждать моего бывшего парня, а я окажусь нечаянным слушателем при этом. И насколько бы сильным не было теперь мое отвращение к его поступку, то, что я слышала, было противно и мерзко. Разве так можно поступать? Разве «фарс» стоит настоящих чувств? Разве спать с чужой девушкой не то же самое, что носить чужое нижнее белье? Разве приходить к парню раз за разом, унизительно вынося его пренебрежительное отношение, натыкаясь на стену равнодушия, теряя гордость, но цепляясь за призрачную надежду услышать намек на продолжение, это не значит обречь себя на вечную зависимость, пренебрегая собственным достоинством, ломающимся под его кривой усмешкой? Нет, я точно не судья чужих поступков, но что я забыла здесь, перед удивленными взглядами взволнованно подскочившей Тихомировой и замершего с пультом в руках Северского? Что меня может связывать с людьми, которых мне не понять? Которых я не хочу понимать?
– Ты!? – шипит Эльвира, глядя на меня. – Что ты здесь делаешь? Что она здесь делает? – голос ее наполнен неподдельным гневом. Северский кладет пульт на место и изучает меня взглядом. Потом кидает коротко и сухое Эльвире:
– Тебе пора.
– Марат, но…
– Уходи.
Делает шаг в сторону выхода, но останавливается и смотрит мне в глаза.
– Вот, значит, как ты решила мне отомстить?! Шелест, не знаю, на что ты рассчитываешь, но не думай, что здесь к таким как ты отнесутся по-особенному. Ты уйдешь, как все они, – шипит она мне в лицо. Я молчу, Марат тоже. – А я буду ждать! И только попробуй рассказать ему… Я тебя уничтожу, и никто не вспомнит про бледную тихушницу! – ее слова полны яда и горечи. Скорее всего, ей гораздо больнее, чем мне, но, в любом случае, я вздрагиваю, когда она проходит мимо. Я прикрываю глаза и в приступе слабости облокачиваюсь на стену. Хочется верить, что это просто дурной сон, донельзя реалистичный, но всё же сон. Что это не я стою в гостиной Марата Северского, не я слышу, как захлопывается дверь за девушкой, которая меня ненавидит, не я оседаю под внимательным хмурым взглядом морозных светло-зеленых глаз. Я смотрю на него и понимаю, что не ошиблась тогда – его лицо ковал кто-то слишком искусный и непозволительно щедрый, как по мне. Его не портит даже длинный шрам на скуле, чуть ниже глаза, который я подмечаю, потому что парень нагибается ко мне очень близко, хватает за руку, а потом и вовсе ведет к дивану, на который я с облегчением падаю. Его руки грубые, движения резкие, но я понимаю, что он осторожен; вряд ли поломанные хрупкие кости сократят его страдания в лице меня.
