– Не понимаю… Объясни?
– Теперь, вроде как, и шмотки другие полагаются, а не фигня китайская, и машина посолиднее, чем камрюха моя старая, и…
– И девушка соответствующая, – закончила я за него, окунаясь в окружающую меня прохладу, чувствуя, как на язык и пальцы ложиться изморозь, а паутина окутывает сердце, не оставляя для него просвета. Дверь начала медленно отворятся в мою сторону.
– Зин, Зина, – произнес он и потянул ко мне руку. Я на него не смотрела, но машинально отодвинулась. Мой взгляд приковывала чертова дверь, которая двигалась, точно под эффектом замедления, – ты же понимаешь, правда? Понимаешь, что я не могу по-другому, там всё куда серьезнее, чем мы предсталяем, всем заправляют связи и деньги. У меня нет выбора, Зин.
Да что же она так медленно отворяется? Испытывает мое терпение до дна.
– Выбор есть всегда, – бесцветным голосом отзываюсь я. – Но я тебя понимаю, отлично понимаю. Я же просто Зина Шелест, я никто, и мне нечего делать рядом с сыном Демидова, – холодно и зло говорю я, и продолжаю смотреть уже не на дверь, а на то, точнее того, кто из нее выходит.
– Шелест, а ты быстро соображаешь, – говорит довольным, и полным ядовитого превосходства голосом, стоящая передо мной Эльвира Тихомирова.
Финита ля комедия, как говорил один паяц.
Что ж, по крайней мере, мне понятны теперь все ее взгляды, и негативный интерес к моей скромной персоне. А еще понятно, что такая девушка, как Эльвира гораздо больше соответствует новому статусу Васи. Вот только мне интересно, подоплека этих отношений насквозь пропитана материально – связевой выгодой, или всё-таки наделена хоть какими-то чувствами? В любом случае мне становится жаль, в первом случае Васю, которому «повезло» влиться в мир больших мэнов, тем самым лишив себя такой важной вещи, как настоящая любовь, а во втором случае себя, преданно отдававшуюся без остатка и не помышлявшую, что однажды меня выкинут, как использованное полотенце. Еще функционирует, но уже не подходит к мрамору и позолоте новой обстановки.
– Детка, тебе здесь больше нечего делать, – продолжает тем временем Тихомирова. Нота ми отчаянно врывается трагическим остинато. – И да, забери свои вещи, иначе придется их выкинуть. И давай без сцен, милая, жалобить тут некого, – резкое, но правдивое.
Я поднимаю глаза на Васю. Он-то знает, что Зина Шелест не устраивает сцен. Я не крушу всё подряд в порывах ярости. Я не бросаю в ответ на оскорбления грубые и обидные слова. Я молча ухожу и не оборачиваюсь.
