eius
imaginem amplectar. — Помещу всю его историю, если можно так выразиться, на малую табличку…» (I, 3). Веллей характеризует свое собственное рассмотрение царствования Августа с помощью идентичной фразеологии: «Nos memores professionis universam
imaginem principatus eius subiecimus. — Мы же, помня о своей задаче, предлагаем вниманию читателя общую картину его принципата» (II, 89, 6). Таким образом, Веллей, подобно Флору, обещает написать лишь imago (образ, тень, картину) римской истории. (Со своей стороны отметим, что не Флор, живший во II в. н.э., мог служить образцом для Веллея, а, наоборот, Веллей для Флора. —
М.Д.).
Вудмен позволяет себе предположить, что Веллей, подобно Флору и большинству других авторов, склонных к краткости, делает программное заявление о краткости своего труда в утраченном предисловии к нему. На такую мысль наводит исследователя постоянное упоминание о краткости на протяжении всего труда Веллея. Отсюда Вудмен заключает, что все эти авторы, включая В. Патеркула, представляют традицию и жанр — жанр краткой всемирной истории[595].
Таким образом, новое в изучении Веллея Патеркула под углом зрения филологической науки состоит в определении жанра и в детальных сопоставлениях с другими римскими авторами.
В русских дореволюционных и советских исследованиях по классической филологии В. Патеркулу уделено чрезвычайно мало внимания. Но еще в XVIII в. в России активизировалась переводческая деятельность и стали появляться на русском языке сочинения многих римских историков: Евтропия, Флора, Корнелия Непота, Квинта Курция Руфа. В 1774 г. вышел в свет перевод «Римской истории» Веллея Патеркула[596]. В предисловии к нему переводчик Федор Мойсеенков уверял читателей: «…все свое старание прилагал, дабы изобразить точно мысли моего писателя и дабы не удалиться от его слога, сколько сил доставало; однако никогда себя тем льстить не осмелюсь, чтобы в нем никаких не было погрешностей; и так прошу благосклонного читателя, который ведает, сколь трудно переводить сочинение такого краткого и красноречивого творца, каков Веллей Патеркул, и сколь не легко изъяснить на нашем языке все то, что на чужестранном мертвом великую красоту делает, чтобы он извинил меня великодушно в оных…»[597]. Как видим, Федор Мойсеенков отмечает как краткость, так и красноречивость Патеркула, а наряду с этим «великую красоту» его повествования. Он указывает на трудность перевода с древнего языка, на невозможность избежать погрешностей в переводе. Ф. Мойсеенков серьезно отнесся к самому выбору издания В. Патеркула: он предпочел новейшее по тому времени парижское издание аббата Павла 1770 г., причем перевел предисловие Павла, жизнеописание Веллея Патеркула и написанную аббатом Павлом статью, в которой излагаются суждения критиков о Веллее Патеркуле (в издание входил также французский перевод сочинения Патеркула, выполненный абб. Павлом). Аббат Павел утверждал в этой статье, что труд Веллея Патеркула известен менее, чем того заслуживает, и что он считает его достойным опубликования среди других исторических coчинений
