Мое семейство в полном составе сидело вокруг кухонного стола, с ложками наперевес и плотоядно смотрело, на мечущегося по кухне кислотной молнией, Нгока, трогательно топорщащегося своей колючей прической и рюшами, на моем любимом фартуке.
«Боже, они же сейчас растерзают несчастного парня» — испугалась я, глядя на домочадцев, ощетинившихся вилками. Холодное оружие, между прочим.
— Есть будешь? — спросил Таськин ухажер, и я кивнула головой, сглотнув голодную слюну.
— Что бы вы без меня делали — вздохнула дочь, разглядывая, как я не жуя, глотаю куски божественно приготовленного мяса, в овощной подливке и умываюсь счастливыми слезами.
«Значит выживут» — пел мой разум.
— Да, уж. Терминаторы то, оказывается, тоже плачут — глубокомысленно изрек Жорик, уписывая за обе щеки, вкусный ужин.
А я счастливо смотрела на своих любимых, и чувствовала, как злая болезнь покидает мой организм. «Правы были наши предки. Счастье — самое лучшее лекарство от всех хворей» — решила я и пошла стирать, пострадавший прикроватный коврик, по пути прибрав безобразия, сотворенные хвостатыми паразитами, выкатив уделанный, как не боящийся грязи танк, Жориков велосипед, на лоджию, предварительно смыв с него тонну песка и глины, и протерла пыль в прихожей. Нет, Терминаторы не плачут, им просто некогда заниматься такими глупостями. Ведь миссия, доверенная им создателем, важна и прекрасна.
Часть 20. Кабы не было зимы
— Кончится ли эта зима когда — ни будь? Двадцать первый век, а мы, как дураки дровами топимся. Европа, мать ее за ногу — ворчал Гоша, натягивая на себя теплую куртку.
— Отец, Нгок там околел уже, наверное — с огромным топором наперевес, Димка приплясывал возле входной двери. Парень Таськи рылся в это время в подвале, выуживая на свет божий сучковатые поленья.
— Осторожнее там.
— Поучи еще мужиков дрова рубить — хмыкнул любимый, и пошел руководить процессом.
«Точно, устанет больше всех» — подумала я, расчищая угли в печи.
— Мамочка похожа на Золушку — уставился на меня блестящими глазенками Жорик.
— На черта она больше похожа — тут же нарисовалась дочь, глядя, как мать скребет металлической щеткой загаженную адскую топку.
— Крак — донеслось с улицы.
— Работники — подумала я — нужно им чего — то вкусненького приготовить.
— Аааааа — взревел Гоша, и у меня упало сердце. Воображение тут же, нарисовало залитый кровью снег, на котором сиротливо лежит отрубленный палец, а то и рука. Отбросив щетку, я, не одеваясь, бросилась на улицу, ожидая самого худшего. «Вечерело» — как говорил один известный комик. Всклокоченная, в измазанном сажей халате, я бежала по лестнице, не чувствуя под собой ног.
