Дай Бог, я хотя бы Шато Лафит,
Я всё содержимое вен отдам,
Это тебе всё принадлежит.
Ты меня пьешь иногда, как родник,
Жадно, жажду свою утоляя,
Ритмично двигается кадык,
Пей, родной, я сама умоляю.
Ты меня пьешь, я в тебя протекаю,
Под кожу твою я желаю поглубже,
Вплетаюсь, вгрызаюсь и прорастаю,
Ты пей. Я твоя. Ты очень мне нужен.
И где-то во тьме твоей дотянувшись
До центра, дотла обжигающего,
Я становлюсь не только дающей,
Но временно и поглощающей.*
________________________________________
* Автор стихотворения Shape of My Heart.
— У вас все в порядке? — отвлекла меня Аврора от мыслей и я, взглянув на нее, поняла, что она, вероятно, поймала мое состояние творческого вдохновения.
— Да, в полном, — улыбнулась я и, чтобы ее отвлечь от своей персоны, спросила: — Вам понравилась поездка?
— Очень! — загорелись ее глаза. — Было интересно узнать, как делается вино. А какие просторы, столько зелени. Запах какой пряный, сладкий.
— Да, думаю, в пору урожая, там еще живописнее, — поддержала я ее.
— А что такое каудильо? — внезапно спросила Аврора. — Постеснялась спрашивать у Кармен.
— Предводитель, вождь, — пояснила я, а про себя подумала, очень хороший титул для моего Дьявола в испанском антураже, нужно запомнить.
В машине воцарилась тишина, а я вновь перевела взгляд на свои послания Ричарду, желая воссоздать в памяти увиденное.
Я перелистнула свой фотоальбом и оказалась в музее Кармен Тиссен с его невероятными работами испанских художников XIX века.
“Порочность. Фатальные женщины в современном искусстве” — прочитала я на стене название одной из экспозиций и, улыбнувшись, ступила в этот темно-красный храм воспевания похоти.
Я ходила по залам, изучала великолепные полотна с обнаженными женщинами в чувственных позах и осязала темную тягучую энергетику порока. Если в скульптуре Сальвадора Дали “Обнаженная в движении вверх” я увидела полет к небесам, в космос своего мужчины, то здесь я отчетливо почувствовала парение вниз — красивое падение в пропасть к своему Дьяволу на крыльях, нарисованных великими художниками.
Мне хотелось прикоснуться к мантилье обнаженной испанки, воспеваемой Сулоагой, с его сочной гаммой красок в сочетании со строгостью испанской классической школы.
Я желала поправить грациозной обнаженной натурщице испанскую шаль на полотне Донгена с его страстным фовизмом, но больше всего мое внимание привлекла “Ночь Евы” — одна из работ знаменитого Массеса, великого колориста и представителя движения арт-деко. В свое время его “Обнаженная Саломея” наделала очень много шума в одной из лондонских галерей, вплоть до того, что ее сняли с экспозиции. Но талант всегда найдет дорогу к признанию и успеху. Критики называли его работы лирической драмой, торжеством язычества и тонкого интеллектуализма. Что ж, они были правы. С жадностью изучая его “Ночь Евы”, я чувствовала себя так, будто сама позировала художнику, настолько точно эта картина перекликалась с моим внутренним ориентиром, настроенным на моего мужчину. Каждую ночь в объятиях Дьявола я чувствовала именно подобное искушение, и моя чистая Ева трансформировалась в порочную Лилит.
