Вспоминаю слова матери, произнесенные в те редкие минуты, когда она считала нужным уделить мне немного времени.
«Извиняться пристало только лакеям. Никогда не извиняйся, никогда ничего не объясняй».
Безразлично пожимаю плечами. Мол, думай, как знаешь. Понимай, как хочешь. Иногда молчание бывает красноречивей любых слов. Я пользуюсь им как дешевой проституткой. Чтобы с минимальными затратами максимально быстро достигнуть известного результата. Кончить. В данном контексте, разговор.
– Надеюсь это всего лишь досадное недоразумение, которое больше не повторится, – тихо добавляет он и отпускает мою руку. Со стороны мы выглядим как два малознакомых человека, ведущих малоинтересную беседу. Между нами только его бесцветный, совершенно спокойный голос, наполненный сдержанным недовольством. Между нами его уверенность и ощущение своего превосходства. Между нами мое молчание и прозрачный холодный воздух. Он ничем не показывает, что мы знаем друг друга. Только едва уловимые нюансы, скрытые от посторонних глаз, говорят сами за себя. Например, чрезмерно интимное поглаживание кончиками пальцев моей ладони, прежде чем выпустить ее из своей руки. Или быстрый довольный взгляд, скользнувший по моей одежде и задержавшийся на вырезе юбки. Мимолетный, но настолько осязаемый, будто он действительно дотронулся кожи бедра горячим прикосновением.
– Ты сделала, что я просил? – равнодушно интересуется он.
Чуть отступив назад, снимаю с глаз солнцезащитные очки и внимательно на него смотрю. На нем черный строгий костюм и темная рубашка без галстука. Верхняя пуговица небрежно расстегнута. Руки убраны в карманы брюк с идеально ровными стрелками. На запястье виднеются дорогие швейцарские часы с кожаным ремешком и стальным белым корпусом. Я настолько увлечена деталями, что не сразу отвечаю:
– Да.
– Хорошо. Мне нравится твое платье, и мне не терпится его снять, – его тон голоса становится на несколько октав ниже. Окрашивается бархатными обволакивающими интонациями, в нем появляются глубокие мягкие нотки.
– Сейчас не самое подходящее время… – неуверенно начинаю я. Неуверенно, потому что рядом с ним невозможно чувствовать себя по-другому. Не получается. Вообще, в этой игре заведомо ощущаешь себя проигравшей. В этом, похоже, и заключается весь ее смысл.
– Не подходящее для чего? – тут же прерывает меня Романов, язвительно улыбаясь. – Для того чтобы тебя трахнуть?
Мне даже ответить на это нечего. В голову не приходит ничего цензурного. Или хоть мало-мальски приличного. Слова готовые сорваться с языка, замирают на полпути. Под его насмешливым взглядом все полноценные фразы превращаются в нечленораздельные выражения.
