И, горестно вздохнув, Август умолк.
Деллия, поднеся к губам кубок с ретийским – любимым вином императора, смотрела на него, точно колеблясь: говорить о том, что её сюда привело, самой или ждать, когда Август её об этом спросит.
В эту минуту в триклиний вошла Ливия. Она приветствовала Деллию лёгким кивком головы и, наклонившись к уху супруга, шепнула:
– Спроси у неё о деле Марка Блоссия, божественный.
Едва Деллии было разрешено представить жалобу на несправедливое решение суда, как слова из неё полились нескончаемым бурным потоком. Она возмущалась тем, как некоторые служители закона попирают указы императора о нравственности, как они смягчают наказания распутникам и как за свои решения в суде бессовестно вымогают мзду. Она обвиняла претора Гая Пизона в пособничестве преступнику Марку Блоссию и открыто называла его взяточником. Она говорила, что покончила бы с собой от произвола судебных чиновников и вопиющей несправедливости, если бы не надежда, что император призовёт всех к порядку и восстановит справедливость.
И хотя в своих обвинительных речах Деллия утратила чувство меры, а порою даже лгала, голос её звучал искренне, потому что гнев её был подлинным. И боль за то, что алтарь Весты осквернён, а преступник, дерзнувший соблазнить жрицу богини ушёл от наказания, была в её словах такой сильной, что Август уже и сам не мог подавить волнения и гнева.
– Отчего мне не донесли об этом раньше? – наконец, не выдержав, вскричал он и тут же закашлялся.
Стоявшие у стола слуги бросились к нему с тёплыми травяными напитками, иные пытались укутать ему горло шерстяным платком.
И тут заговорила Ливия:
– Я тогда не разрешила, чтобы чиновники тебя навещали, учитывая состояние твоего здоровья и стремясь сохранить спокойствие. Однако теперь, когда тебе, боголюбезнейший супруг мой, всё стало известно, не откажи нашей просительнице в её просьбе. К тому же, это просьба не личного характера – это дело государственной важности.
Наступило короткое молчание, затем Август, взглянув на жену покрасневшими глазами, нерешительно спросил:
– Должен ли я распорядиться, чтобы дело об осквернении очага Весты было пересмотрено?
– Не сейчас... не сразу, – уклончиво ответила Ливия с хитрой усмешкой.
– Что это значит? – в недоумении спросил Август, хмуря брови.
Деллия также пришла в замешательство: чего ждать, когда Блоссий сам признал свою вину? Какие же ещё нужны доказательства, чтобы обвинить его в совращении весталки?
