И вдруг он возненавидел море, небо… за их равнодушие.
Злорадно и с насмешкой море кидалось на бетон, обрызгивая Ари, и возвращалось в свою черную пучину.
– Ей же всего семнадцать! Черт подери! Семнадцать! – закричал он в черноту ночи.
Редкие люди, оставшиеся после салюта, шарахнулись от него.
– Ты так несправедлив! Почему она! Она ничем не заслужила этого!
Кричал он, не зная к кому обращался: то ли к морю, то ли небу, то ли к Богу, о существовании которого никогда не задумывался.
Он втянул соленый воздух через нос и сел прямо на набережную. Глаза защипали от брызг.
– Черт! Черт!
– Я смотрю, вы сильно расстроены, молодой человек, – произнес старческий мужской голос. Ари покосился на старика с палкой, что сняв шляпу, поприветствовал его.
– Я не в настроении разговаривать. Извините, – буркнул Ари и отвернулся к черноте моря и неба.
– Ох, – вздохнул старик и, кинув трость возле Ари, не без труда сел рядом. Артур недовольно покосился на него, – как же прекрасна ночь. Мне кажется самое таинственное и умиротворенное время дня. А безлунная ночь – моя любимая.
Ари присмотрелся к наглому старику, которому было видимо не с кем поговорить. Яркий свет фонарей за спиной прятал лицо старика в тени, и почти невозможно было разобрать, как он выглядел. Старик поправил своей морщинистой рукой шляпу.
– У тебя кто-то заболел? Ты не думай, я не подслушивал. Просто ты так громко кричал.
Юноша скрестил руки на груди, всерьез раздумывая встать и пойти напиться где-нибудь.
– А если бы ты смог подарить неделю своей жизни, ты бы отдал свое время ей?
Ари замер и, нахмурившись, посмотрел на старика.
– О чем вы говорите?
– Всего неделя… Допустим тебе дано прожить семьдесят девять лет три месяца двенадцать дней тринадцать часов и пять минут. Ты бы отдал свою неделю жизни ей?
Ари раздраженно покачал головой и грустно выдохнул. Он подумал, что у старика началось старческое слабоумие, и грустно посмотрел на беззвездное небо.
– Так что? Отдал бы? – настаивал старик.
– Конечно, отдал бы, – слегка раздраженно бросил Ари.
Старик улыбнулся и, опершись всем телом на плечо юноши, медленно встал. От его тяжелого прикосновения заболело плечо.
Махнув рукой, что бы юноша подал трость, он поправил шляпу и пронзительно посмотрел из-под полей. Лицо его было в тени, но глаза пронзали своим острием.
– Тогда пусть будет так… У тебя убавиться, ей прибавиться неделя жизни.
На миг Ари показалось, что глаза старика блеснули адским пламенем, губы криво усмехнулись. Размахивая тростью и насвистывая, старик двинулся по набережной.
