– Я стану оказывать вам содействие, господа, но не в том, что касается признания моей вины. Ибо ничего за собой не знаю. Хотя насилие надо мной было уже учинено, когда меня аресту домашнему подвергли.
Гости подождали пока сядет хозяйка, и сами заняли свои места.
– Итак, что вам угодно знать? – с улыбкой спросила Дарья Салтыкова.
– Вы знаете, Дарья Николаевна, в чем вас обвиняют?
– Конечно, знаю. Ведь меня держали под домашним арестом, и сообщили мне о том, какая жалоба поступила на меня в столице. И вручили эту жалобу самой императрице в руки.
– Это так, – кивнули Соколов с Цициановым.
– И жалобу подал мой крепостной Ермолай Ильин?
– Совершенно верно.
– Хороши порядки в державе Российской. Я, конечно, не служу и департаменте юстиц-коллегии, господа, и не состою на государственной службе, но я знаю, что подавать жалобы в руки монарха имеет право не каждый.
– Совершенно верно, Дарья Николаевна, право подавать документы и жалобы императрице имеют по табели о рангах чиновники высших четырех классов. То есть рангом не ниже тайного советника, – сказал князь Цицианов.
– А разве мой холоп Ермолай имеет ранг тайного советника Российской империи? – снова спросила Салтыкова.
– Нет, такого чина он не имеет, но дело не в том, как он смог передать в руки государыне свою жалобу, Дарья Николаевна. Дело в том, правда ли там написана. Вот это самое нам надлежит расследовать. А там сказано что вами или по вашему приказу убито более ста человек крепостных, но по законам Российской империи, помещик не имеет права жизни и смерти своих крестьян. Право казнить и миловать принадлежит токмо особе помазанника божия, сиречь монарху или монархине.
– Смертность в моих имениях в последнее время действительно велика, но подобное положение имеется не только у меня в деревнях, господа.
– Речь идет не о простой смертности, Дарья Николаевна, – произнес Цицианов. – Но говориться о смертоубийствах, что недопустимы в христианской стране.
– Я, господа, ни в каких смертоубийствах не замешана. Что касается наказаний телесных, то они в моем имении и в моем доме есть, как и везде. Распускать дворовых нельзя. А донос моего бывшего кучера Ермолая наглая ложь. Я совершенно невиновна в смерти его жен.
– Но жалобы на вас, Дарья Николаевна, были и раньше. В ноябре 1759 года в Сыскной приказ Москвы был доставлен труп крестьянина Хрисанфа Андреева. Вы помните этого человека? Он был вашим крепостным.
– Андреева? – Салтыкова наморщила лоб на секунду и тотчас ответила. – Нет. Я такого не помню. В моих деревнях более полутора тысяч крестьян и всех помнить я не могу. Но мой эконом его наверняка помнит. Особенно тех, кто служил в при доме моем. Савелий!
