— Нет. Просто жили вместе.
— Сожительница, значит. Ну, это не беда.
— В смысле?
— В том смысле, господин подпоручик, что вы за нее не ответчик. Вы же в это время в походе были?
— В Геок-тепе.
— Ишь ты, с Михаилом Дмитриевичем, — в голосе городового прорезалось искреннее почтение. — Так вот, вы на царской службе, она тут одна. Откуда вам звать, кого она сюда приводила и с кем… эй-эй, не надо на меня эдак смотреть. Это я для примера.
— Хреновый пример!
— А в кутузку из-за нее лучше? Вы не смотрите, что в офицеры вышли, сейчас и благородных сажают. Не так, конечно, как при блаженной памяти Николае Павловиче, а все же.
— Ладно, Ефим, я тебя понял. Вот держи за труды, — протянул ему трешницу Будищев, — да присматривай за моим домом. Опять же, если что узнаешь дельного, не поленись, сообщи. В накладе не останешься.
— Покорнейше благодарим, — не стал кочевряжиться Ложкарев и принял подношение. — В таком разе, вам, пожалуй, заходить в околоток без надобности. Разве только знакомство с господином капитаном захотите возобновить. А коли нет, так я сам скажу, что квартира, мол, вскрыта в моем присутствии и никто самовольно печатей не ломал.
— Вот и славно.
С самого детства для Люсии не было ничего более приятного и увлекательного, как проводить время вместе с Людвигом. Они вместе гуляли, озорничали, радовались и горевали, обсуждали прочитанные книги и, конечно же, мечтали. И даже повзрослев, меж ними ничего не переменилось, а уж после тягот похода, увиденной крови, грязи и человеческих страданий для нее не было более близкого человека, нежели брат. Кроме, может быть, Дмитрия… Но это ведь совсем другое, не правда ли?
Мысли о Будищеве всегда вызывали в ней целую бурю чувств, с той самой поры, когда она увидела его впервые. Уже тогда он показался ей не таким как все прочие. Да, он был одет как простой мастеровой, но в нем чувствовалась какая-то внутреннее достоинство, сила и… незаурядность. Он говорил не так как другие, смотрел по-другому, а уж о поведении и говорить нечего. А еще он спас от верной гибели Людвига.
И вот сегодня должна решиться ее судьба, а отец не допускающим возражений тоном велел им с братом отправляться на прогулку. Люсия хотела возмутиться подобным произволом, но брат удержал ее от слишком бурных проявлений чувств, а потом привычка повиноваться взяла верх и она тихо прошептала «да, папенька».
— Ты что-то сказала? — заботливо спросил Людвиг.
— Что? — вздрогнула барышня. — Нет, я просто немного задумалась.
