– Отнюдь! Моя работа будет квинтэссенцией искусства в принципе. Я сочиню новую главу, не какую-то «мета-» или «пост-», но искреннюю, совершенно новую правду…
И так далее. Я уж хотел было двинуться за командой, но Виктор Павлович меня остановил:
– Костя, – произнес Виктор Павлович серьезно, положив руку на плечо. Мне стало немного не по себе. – Костя. Давай начистоту: ты легкомысленный. Серьезности в тебе совсем мало. Сколько раз ты летал туда? – Виктор Павлович указал пальцем на потолок.
– Гм… Около пяти раз.
– Пять раз, – повторил Виктор Павлович. – Опыт немаленький. И ты, несмотря на характер, хорошо справлялся с работой. Именно за свои лучшие качества тебя назначили командиром. В критические ситуации ты, Костя, умеешь сохранять хладнокровие и решать поставленные задачи. Понимаешь, к чему я клоню?
– Не совсем, Виктор Павлович.
Я действительно не понимал Виктора Павловича.
Виктор Павлович не обратил внимания на мой ответ:
– Костя, это серьезная конференция. Может быть, ты пока не осознаешь, но в скором времени обязательно поймешь, что сейчас вы летите в космос не для спокойного изучения. Вы летите, чтобы проанализировать возникшую аномалию, изучить маленькую черную дыру. А это сопряжено со многими опасностями, которые банально невозможно учесть. Люди боятся. Люди беспокоятся, Костя, потому что не знают ни причин возникновения, ни степени опасности, ни решения проблемы. Поэтому они могут утрировать, обобщать неизвестное, гнуть свою палку и поднимать каверзные вопросы. Не проявляй легкомыслие и отвечай по существу, а лучше отвечай обобщенно. Впрочем…
Виктор Павлович наклонился ближе и теперь был похож на шпиона, который хочет донести ужасный секрет:
– Я прошу тебя об одном, Костя; по-русски прошу, как человек человека. Не обосрись.
Похлопав по плечу, Виктор Павлович незамедлительно удалился, оставив меня наедине с моими мыслями. Мысли обрели оттенок неприятного серого цвета.
Благодарю, Виктор Павлович, за предоставленное доверие в отношении такого серьезного полета. Теперича желания лететь как-то немного поубавилось…
– What happened, Kostya?
Знакомый голос с ярко выраженным акцентом вырвал меня из объятий удушающего самоанализа. Оказывается, все это время Жорик стоял в проеме и издалека наблюдал за беседой.
– It’s all good, Жорик. All good, – сказал я ему, пытаясь успокоить американца. Или успокоиться самому. Я не разобрался.
– Listen, – Жорик подошел ближе, – Ya ne znal, o kotorom vy razgovarivat’, no morda parshiviy.
