— И ты не видишь ничего странного в этой ситуации? — спросила Мисато-сан.
— Нет.
Иллюзия живого существа растворилась.
— Почему?
Теперь уже голос полковника звучал странно, но ее Синдзи мог понять.
— Я не могу не жить. Я должна быть рядом с Икари. У него нет никого, кроме меня.
Синдзи сглотнул. «Слова из прошлого… Только… С ними что-то не так…» — подумал он, чувствуя обжигающий взгляд Кацураги, который сверлил теперь уже его самого.
— Откуда она взялась?
Пористый, как губка расплавленный камень, льющий смертоносное излучение… Шар пламени, похожий одновременно на рождение и гибель нового мира, новой вселенной, потоки мыслей, чувств, образов, соединяющие его разум с непостижимым сиянием, в котором все ярче загораются прекрасные глаза…
— Не могу знать, полковник. Я говорил с Каору Нагисой, и вдруг…
Мисато-сан грохнула обоими кулаками по столу:
— Не морочь мне задницу, говнюк! Думаешь, если твой всемогущий отец эту херню легализировал своим приказом, то ты можешь… Можешь…
Синдзи озадаченно поднял руку к лицу: «Что это было? Причем тут отец?..»
Отец… Он захлебнулся запоздалым пониманием: выходит, отец предсказал возвращение Рей? Выходит, Нагиса действовал не сам по себе? Командующий приказал ему… «Что — приказал ему? Что?! Приказал оживить человека?!» Синдзи отчетливо ощущал, что нити разума и логики скользят в его хватке обманками, что абсолютно правильное допущение оборачивается бредом.
Он опустил лицо в ладони и захохотал. Веселье с визгом билось в груди, щекотало горло, шипело в мозгах, как газировка, играючи перехватывало ему дыхание. Мир вокруг сходил с ума, вернулась к жизни странная копия Рей, из-за этого слетел куда-то далеко-далеко в сторону нависающий над ним меч неминуемой смерти, а все потому, что отец отдал сумасшедшему приказ сделать сына счастливым… Тьма перед глазами плясала огоньками и короткими молниями, а сходящее на нет действие тримепередина аккуратно подвигалось, уступая место боли.
Шею обхватили тонкие руки, что-то теплое прижалось к его напряженной от смеха спине, а болезненную истерику схватило за загривок, поволокло куда-то, и вскоре лающий хохот затих вдалеке. Синдзи замер: это было самое настоящее тепло — то самое, неподдельное, та сущность Рей, без которой он так и не научился жить, без которой медленно загибался и кровоточил, не чувствуя нарастающей слабости.
— Отставить, — как-то растерянно и неуверенно сказала полковник. — Успеете еще…
Рей выпрямилась и отпустила его. Синдзи с сожалением вслушался в отступающее ощущение уюта и вновь погрузился в сомнения: Рей открытая, искренняя, уверенная в своей заботе… «Она ли это или это я сам?»
