— Тихон Иваныч… По какому разряду робишь?
Кимяев опять рядом — осторожно укладывает на донку привезенную тюльку.
Романов внутренне завидует всегдашней, бьющей изнутри, веселости Кости, которая, наверняка, скрашивает жизнь парню и от которой хорошо всем.
— Не бойся, себя не обижу… Детишкам на молочишко хватит! — охотно отзывается Тихон.
Рабочие ахают смехом.
…Освобожденная от тюльки лодка идет навстречу течению легко — ослабла к осени сила Чулыма.
Начальник пружинисто вскинулся с сиденья, замахал руками:
— Киняйкин! Эй, Киняйкин! Виктор, правь-ка… — просит озабоченный Тихон.
Борт лодки Киняйкина белеет широким сколом доски. Начальник сердится:
— Василий, какого черта!.. Или ловчей грузить нельзя? Ведь знаешь, не хватает лодок!
— Ей-ей, нечаянно… — оправдывается черный Киняйкин. — Мокрая же тюлька, вот, сорвалась с рук…
— Гвозди есть? А накладка? Сейчас же подшейте борт. Раз плюнуть — все и дела!
— Жердями бы обивать борта, — предлагает за спиной Тихона Дарья, когда лодка Киняйкина отплывает.
— Удумала, тоже мне… — ворчит Логачев.
— А что?!
— Лодки отяжелим! Жерди с корня набивать придется — сырые. Это выйдет так, что в каждой ездке одна тюлька в недогрузе останется. Теперь прикинь, сколько всего мы за день березы не доплавим… Считай, неделя, как не больше, лишней работы набежит. Как, Тихон Иванович?
— Набежит! — соглашается Романов.
День пасмурный, ветреный. Начальник взглянул на часы: давно была пора обедать.
— Конча-ай! — разнесся над рекой зычный голос Тихона.
Бригада Пайгина на яру еще работала. Навалясь на крепкие слеги и ухватившись за подсобные веревки, медленно, кругами, шагали бабы и девки. Длинный стальной трос, что протянулся к затонувшей мате через всю реку, еле-еле накручивается на толстый, уже изжеванный стояк земляного ворота.
— Робя, подмогни! — просит потный, измученный Пайгин.
Приплывшие на левый берег мужики шумно оттесняют от водил баб и девок.
— Подсобим пьяной бабе![11]
— А ну, дайте ходу пароходу… — машет руками Кимяев. — Хватит, девки! Пупки по-берегите-е…
Поскрипывает, потрескивает, вихляется толстое расшатанное тело ворота, и чувствуется. как сильно натяжение троса. В какое-то мгновение кажется, что вот-вот лопнет его крепкая витая жила.
Тронулась, тронулась, голубушка-а… — ласково шепчет потрескавшимися губами Пайгин и сияет бледным усталым лицом.
— Железяку на столбяку-у! — торжествующе ревет Кимяев и дрыгает ногами.
Уже все чувствуют, что затонувшая плитка с березой сорвана со дна и теперь, когда она всплыла, — способней будет брать тюльку, не в воде рабочим бродить.
