Никольская помолчала, поправила теплый платок на плечах и снова уверенно начала прикладывать слово к слову:
— Как ни тяжело, друзья, нам ночь в отдых дадена… А знают ли передышку солдаты? Круглые сутки в смертельном огне… Поймите же, каждый новый самолет сибиряков — это еще один удар по врагу! Это же спасение, жизни ваших отцов, ваших сыновей, ваших братьев!
Высоко в небе догорали последние облака, легкий розоватый свет трепетал на лицах людей, смягчал их открытую грубость. Натруженные руки сплавщиков устало лежали на коленях.
— Выступать есть желающие? — спросил Белобородов.
В тишине сухо стукнуло что-то деревянное, и Романов, не поднимая головы, сразу узнал, кто захотел говорить.
Тяжело опираясь на костыли, к столу подошел Виктор Комков. Виктор уже не молод, сверхсрочником служил в армии еще до войны, а без ноги пришел с фронта совсем недавно.
Суетно, неловко Комков прислонил костыли к спинке свободного стула, снял пилотку с крупной мясистой головы и, утвердившись на правой ноге, попросил:
— Разрешите, Николай Васильевич?
— Да, да, конечно! — обрадованно кивнул радист.
— Дела мои, доложу, пошли невеселые — ковыляй понемножечку… — медленно и тяжело заговорил Комков. — Вы думаете не обидно? Еще как обидно… Вот гляжу днем на реку — все в работе, а я по берегу безногим воробьем скачу. Такое найдет в иные разы, что в воду бы, и с концом… И то мне обидно, что ногу потерял как-то глупо. Ладно бы в бою! Ведь как вышло, доложу… Оказались мы на разъезде, а на путях эшелон с эвакуированными — детишками, женщинами, стариками… День жаркий, морный, помню… И вдруг — фашисты! Что началось… Кинулись люди из вагонов кто куда, а немчура и поливает и поливает сверху свинцом. Чуть не за каждым ребенком самолеты над луговиной гоняет. Крику, реву… Открыли мы пальбу с колен из винтовок, да где там! Попадали в траву, а у нашего взводного — мальчонка совсем взводный — градом слезы из глаз. Обида взяла: где они, наши-то соколы?! Помню, вскочил, опять стрелять начал… Вот тут и полоснуло по ноге. Как попал в госпиталь, как резали — не помню…
Комков замолчал, держась рукой за столешницу, тяжело повернулся к Романову.
— Раз такое дело у вас заваривается — прошусь на работу! Как-никак полторы ноги при мне, а руки-то весла не выпустят! Сажусь в лодку рулевым и наряжайте ко мне людей на греби. Да ради тех самолетов, которых на фронте нехватка…
Комкову не дали договорить, зашумели, захлопали. Смущенный фронтовик взялся было за костыли, но начальник усадил его рядом и крепко пожал руку.
