Я пошел в гостиную и улегся на кушетку. Грант двинулся следом и медленно опустился в кресло.
Возьми меня в путь на свой волшебный, кружащийся в водовороте корабль
Мои чувства оголены, мои руки ослабли, не сжать их
Немеют пальцы на ногах — не ступить
Сейчас дойдет до пяток и отправимся…
Я внимательно осмотрел комнату, особо пристально всматриваясь в художественную черную кляксу на стене. Мы повесили на стену здоровенный кусок холста и зазывали всех наших друзей-музыкантов плескать на него краской, надо полагать, в дань памяти Джексона Поллока[18].
Эй, Мистер-с-тамбурином, сыграй-ка песню мне
Мне не спится и идти мне некуда
Грант зажег палочку благовоний, и я принялся глубоко вдыхать ароматный дымок. Прошло уже минут двадцать. Я перегнулся через ободранный край кушетки, уставился в кусок пола между нами и увидел там темную яму глубиной в тысячу футов. Я снова был ребенком и боялся монстров за моей кроваткой. Беспомощный, я начал соскальзывать с кушетки в бездонную пропасть. Я всерьез испугался и стал орать Гранту, что я падаю в пустоту.
Держи меня, я пропадаю в дымных кольцах моего рассудка
Унеси к туманным руинам времен
Сквозь морозные листья
Призрачных стремных деревьев
На ветреный берег
Куда не достанет корявая хватка
Безумной Печали
В ответ он расхохотался. Чем сильней я пугался, тем громче он ржал. Его смех был столь абсурдным, что я вдруг соскочил со своей первой — и последней — измены. Грант старался врубить меня в юмор ситуации. Весь эпизод длился пару минут, но для меня это было как вечность.
Эй, Мистер-с-тамбурином, сыграй-ка песню мне
В бубенцово-звенящее утро я отправлюсь вослед за тобой
(Bob Dylan, “Mr. Tambourine Man”)
Под нашим домом росла акация, вся в ярко-желтом цвету, и я уговорил Гранта выйти и взглянуть на невероятную пульсацию цветов и оттенков. Наши шаги отдавались громогласным хрустом, когда мы шли по траве. Я ощущал прикосновение ветерка на лице словно в первый раз в жизни. Отдаленные сигналы машин звучали, как гудок товарняка, готового врезаться в наш дом. Это было похоже на картину Феллини «8½» — безумно-сюрреалистическую комедию. Нас сгибало пополам от смеха от интенсивности всего происходящего. Мы как-то ухитрились пробраться домой, нам вдруг захотелось узнать, каково играть музыку под кислотой.
Я принялся лупить по клавишам кулаками, как некий композитор-авангардист. У Гранта так разболелись от смеха бока, что он уже просто не мог пошевелиться.
Позже, когда мой приятель целиком погрузился в созерцание обложки альбома Чарли Мингуса, я удалился в спальню и мастурбировал. Я хорошо провел время, и мои фантазии были очень детальны. Мне опять показалось, что миновали часы. Психоделический онанизм — вот чем были 60-е для тебя.
