Позже выяснилось, что у рая есть изнанка, темная и мрачная.
Ташкент был переполнен беженцами... Не имеющие рабочих специальностей устраивались с большим трудом. Волькина мать работала, пока могла, уборщицей на полставки в райпотребсоюзе, — денег едва хватало, чтобы отоварить продуктовые карточки.
Волька учился. Считалось, что учился... Старшеклассников — а он ходил уже в восьмой — постоянно снимали с занятий на всевозможные работы. После школы сидел с двухлетней Маришкой, пока мать отрабатывала свои полставки в потребсоюзе. Ясли были несбыточной мечтой.
Утешало одно: отец жив, его письма с Южного фронта регулярно приходили.
Потом мать заболела. Пневмония. Едва поправилась... даже нет, не поправилась, едва встала на ноги, — заболела Маришка. Скудная, но кое-как налаженная жизнь рухнула. Денег не стало. Одно время выручал базар, но вещей, которые можно было там продать, становилось все меньше. Маришка плакала, недоедала. Отцовские письма перестали доходить, они успокаивали друг друга: на Юге большое наступление, вот-вот выбьют фашистов из Харькова, отцу не до переписки...
А рядом иные эвакуированные (ровесники Вольки и парни чуть постарше) вели жизнь вольготную и полную опасных приключений. Сбивались в компании и пиратствовали ночами близ товарной станции: там, где поезда еще не успевали набрать полный ход, вскакивали на ходу и «бомбили» вагоны с продуктами и промтоварами, спасались от погонь и засад вохры и милиции, жестоко — с цепями, ножами, кастетами — дрались за место под солнцем с местной шпаной, промышлявшей тем же самым.
Эти ребята жили весело, на широкую ногу, нужды ни в чем не знали. Обычно веселье долгим не бывало. Одни падали во время лихих «абордажей» и гибли под колесами, других ловили, судили, давали недетские сроки, двоих или троих, уже совершеннолетних, даже расстреляли. Но взамен появлялись новые любители ночных приключений — эвакуированная молодежь исправно поставляла рекрутов.
Звали и Вольку Костылькова присоединиться к такой рисковой компании, и не один раз... Он отказывался. Хотя в последнее время засомневался... Жизнь подтолкнула к самому-самому краю обрыва. Мать собиралась выйти на работу — не долечившись толком, и Волька понимал: долго на тамошних сквозняках ей не потрудиться, болезнь вернется, и...
Да тут еще громом среди ясного неба ударила весть: немцы взяли Ростов... А вот Харьков по радио упоминать перестали, словно и не было майского наступления и боев на подступах к городу... На Южном фронте творилось что-то странное и неприятное. Отец по-прежнему не писал. Уклончивые сводки Информбюро оптимизма не добавляли.
