Ошибся — женщины продолжили деловую беседу, равнодушно глядя и сквозь старика, абсолютно их не интересующего, и сквозь его футляр.
«Они его попросту не видят...», — догадался Владимир Алексеевич. Стоило ожидать... И не только для двух попутчиц невидима эта вещь, иначе роскошный аналог конверта не дождался бы адресата на набережной Москвы-реки. Хоть встречи традиционно происходили на рассвете, но берег теперь не столь пустынный, как семьдесят пять лет назад, когда каменной набережной не было и в помине, а к воде спускались густо растущие ивовые кусты.
Москва-река, невдалеке от Дорогомиловского моста, 10.06.1939
Склон берега густо порос ивовыми кустами, был крутым и обрывистым.
Дальше дно реки понижалось столь же круто: в паре метров от береговой линии глубина уже «с ручками», — и оттого здесь никогда не купались малыши, любящие поплескаться на мелководье.
А ребята постарше выбирались сюда небольшой компанией тайком, родительским запретам вопреки. Поблизости не было других мест, где можно так же лихо нырнуть с обрыва «ласточкой».
Сегодня он пришел на берег в одиночестве, и не вечером, когда вода самая теплая, — ранним утром.
Иначе не успеть...
Так уж сложилось, что на этот день пришлись сразу два важных события: последний перед каникулами школьный экзамен, а после него переезд на новую квартиру... И подводную пещеру надо отыскать сегодня и сейчас, либо убедиться в ее отсутствии. Потом, переехав, будет не с руки тащиться сюда, на окраину, с Трехпрудного, — для того всего лишь, чтобы искупаться...
Дело в том, что ныряли-то здесь многие, но до самого дна умел донырнуть один лишь Микешка Кузнецов с их двора.
Доныривал, и поднимал наверх в качестве доказательства куски илистой донной глины, и рассказывал, что имеется на дне нора, огромная, настоящая пещера, — и живет в той пещере сомище невиданных размеров. Микешка якобы в ту нору-пещеру однажды неосторожно сунулся, да чуть там не остался, едва выдрал ногу из пасти прожорливого усатого хищника...
В подтверждение рассказа Микешка показывал всем поцарапанную лодыжку, пока та не зажила. Ссадины на ней виднелись неглубокие, этак где угодно расцарапаться можно, но желающих нырнуть и проверить не находилось.
Вернее, один нашелся: Волька Костыльков.
(Его в те времена еще никто не звал Владимиром Алексеевичем, разве что изредка отец, когда затевал серьезный разговор по поводу полученной двойки или другой провинности.)
Он Микешке не верил. Потому что сам отлично плавал и изрядно нырял, даже стал чемпионом своей смены в пионерском лагере, — но здесь, у поросшего кустами обрыва, так ни разу и не сумел добраться до дна.
