Пару минут Ткачев не подавал признаков жизни. Потом заговорил — и знакомый голос звучал как-то странно.
— Указаний не будет. Вместо них вот тебе совет: если сохранил оружие — застрелись. Так будет лучше для всех.
Вновь повисло молчание. Я не понимал, как реагировать на дурацкую начальственную шутку.
— Канал защищенный, — вновь заговорил Ткачев, — и разговор не записывается. И только потому я скажу: утвержден новый список «А», твоя группа крови проходит теперь как ВУНЖ. И группа вашего с Натальей ребенка. И группа Ругеля. Причем он как-то пронюхал об этом заранее. Наталья сейчас в нашей клинике, беременность прерывать поздно... но можно. Надеюсь, ты меня понял.
Голос смолк. На сей раз окончательно. Ни слова не раздалось из рации, пока я не раздавил ее каблуком.
* * *
Я лежал на мху и бессмысленно пялился в зенит.
ВУНЖ... Такой у вас теперь диагноз, господин капитан, окончательный и не подлежащий обжалованию.
Врожденные уродства, несовместимые с жизнью...
Все чаще родители получают из роддомов вместо попискивающего свертка справку с лиловым штампом ВУНЖ. И в придачу совет: не пытайтесь заводить потомство самочинно, без консультаций со специалистами ДКДН.
А теперь дошла очередь до самих специалистов. Змея начала пожирать свой хвост...
И что дальше?
Прорваться на Большую землю, попытаться вытащить Наташу из клиники? Шансы на успех есть, хоть и невелики. Но самое-то главное: что потом?
Скрываться всю жизнь на нелегальном положении? Не сумею, спалюсь, не тому меня учили...
Двинуться по дорожке Ругеля и поселиться здесь, на Территории? Выживем, наверное... Да только не о такой судьбе для сына мы мечтали...
Однако совету полковника не последую. Не дождется.
Я лежал. Смотрел на небо, словно надеялся, что кто-то там, наверху, подскажет верный ответ...
Ответа не было.
Попытка номер семь
Москва-Сити, башня «Евразия», 10.06.2014
Фотоэлемент на раздвижных дверях сработал с легким запозданием. Казалось, не способная удивляться электроника все-таки удивилась: что делает тут, в Москва-Сити, этот старик? Здесь место для совсем других людей...
Владимир Алексеевич стоял, — сухощавый, прямой как жердь. И в своем старомодном отглаженном костюме со скромной планкой наград на груди действительно выглядел здесь чужим, инородным... Пришельцем из другой эпохи, из другой цивилизации.
Автоматика, будто сообразив, что старик упрям и не отступится, с легким шорохом раздвинула прозрачные створки.
