Но я не был поэтом, и это не запутанная история.
— Я проверю, как там Роман, — сказал я Роксане. — Пожалуйста, не входи в его комнату без меня.
Я сказал «пожалуйста» из вежливости. Мои слова были не чем иным, как требованием.
Роксана кивнула, но ее взгляд скользнул по двери Константина. Ее рука двинулась, почти коснувшись живота, прежде чем она остановилась и убрала руку в сторону.
Она была слишком подозрительна для своего же блага. Она верила, что если признает, что клетки формируются глубоко внутри нее, то они исчезнут. Я неоднократно говорил ей, что выкидыши — это нормально и имеют очень мало общего с матерью, но ее суеверная натура отказывалась принимать рациональное объяснение.
Я снова сжал ее руку, напоминая ей о своем присутствии. Она моргнула, глядя на меня.
— Возможно, пришло время подумать о тесте, — осторожно произнёс я.
Ее черты сразу же исказились.
— Давай не будем говорить об этом здесь.
Как будто темнота Константина могла испортить мерцание света, которое мы создали.
— Тогда позже.
Я поцеловал ее в губы, и она ответила тем же.
— Я беспокоюсь о нем, — пробормотала она, прижимаясь ко мне.
Я отпустил ее руку и вместо этого обхватил обеими ладонями ее щеки, заставляя встретиться со мной взглядом. Наши носы прижались друг к другу, дыхание смешалось.
— Артем. — Роксана вложила свои руки к мои, заключая нас в объятия. — Он всегда будет таким.
— Не всегда. Это невозможно.
Эмоции менялись в ее серых глазах, цвет переходил от яркого серебра к темному асфальту, обрабатывая свои мысли и переживая чувства.
— Разве ты не будешь оплакивать меня вечно? — она спросила.
Все мое тело напряглось. Страхи, которые я прятал под щитом отрицания, угрожали захлестнуть. Даже почти семь лет спустя я все еще ясно видел ее в своем воображении: склонившуюся над окровавленными, разбитыми коленями, вцепившуюся в раздробленные кости с мощью великана. Она не кричала, но иногда я жалел, что она этого не делала. Тишина была навязчивой.
— Что это за вопрос?
Роксана не стала возражать против моего отказа ответить на вопрос. Вместо этого она сказала:
— Я бы оплакивала тебя вечно. — ее голос стал жестче. — Я убью тех, кто отнимет тебя у меня, и обрушу свой гнев на Нью-Йорк, — она постучала в дверь Константина. — Возможно, в другой жизни это я буду сидеть за той дверью, а Костя будет стоять в коридоре, израненный моей яростью.
— Что, если это ни к чему тебя не приведет, — сказал я, но ее голос погрузился в меня, как камень, брошенный в пруд.
