Елена Фальконе
Покой был мимолетным.
Я знала, что в конце концов нас найдут, но, когда настал этот день, я почувствовала скорее раздражение, чем страх. Словно я была разъяренной школьной учительницей, склонившейся над своими учениками, и разжёвывала им за записку, оставленную другим учителем. За все мои годы преподавания я никогда не чувствовала себя так неловко!
Человек, который нас нашел, еще не заметил нас. Он был высоким, с темными глазами и сломанным носом не той формы. Он дважды проходил мимо нашего укрытия, не видя нас, но зная, что мы рядом.
Николай свернулся калачиком у меня на груди, но я ощущала, как он становится беспокойным. Бабушка исчезла, но я понимала, что она рядом с нами, вероятно, наблюдает из своего укрытия.
Листья хрустели под ногами мужчины, и каждый раз, когда это происходило, я подавляла желание вздрогнуть. Его шаги становились все громче и громче, пока мое дыхание не коснулось его ботинок, прежде чем вновь удалиться и дать мне мгновение облегчения.
Мужчина обошел нас еще несколько раз, прежде чем остановиться.
Пожалуйста, уходи, повторяла я про себя. Пожалуйста, реши, что здесь ничего нет, твои инстинкты ошибочны, и уходи.
Он стоял неподвижно несколько секунд, и с каждым мгновением мое сердце учащенно билось, а ладони вспотели. Затем он резко повернулся и пошел прочь, все еще ища глазами, но шаги медленно затихали в шелесте листьев и мелодии сверчков.
— Мама?
— Шшш, шшш.
Я вытащила нас из нашего укрытия, распрямляя затекшие конечности, когда встала. Николай дернулся, чтобы его опустили, но я не позволила.
— Ты можешь прогуляться позже. А теперь держись за маму.
— Хочу идти, — захныкал он, слова сливались в детском требовании.
Я подняла его на бедро, не давая ему соскользнуть, затем развернула свой бедро так, чтобы его зад лежал на нем, как на самодельной перевязи. Он попытался высвободить руки из-под моей шеи, но я схватила их и предупредила:
— Ты можешь походить позже. А сейчас ты должен вести себя тихо.
Лицо Николая сморщилось в детском отказе.
— Мама...!
— Тише, — прошипела я.
Обычно я не была с ним так сурова. Я была строга в течение нескольких секунд, пока не решала, что он вне опасности в повседневной жизни, но сейчас не время для моих непоследовательных методов воспитания. Я должна сохранить ему жизнь, должна обеспечить его безопасность.
Николай сразу уловил мой тон, и на его лице промелькнуло замешательство. Но он перестал пытаться слезть.
