Такая, такая живая.
— Ты в долгу передо мной из прошлого, Эльза.
Иной вид трепета змеится в сердце. Он болезненный и разрушительный. Я смотрю на свои колени.
— Э-это была моя мать, а не я.
— Она мертва. Ты жива. — он наклоняет голову. — Я беру то, что могу.
— Это удар ниже пояса, придурок, — бормочу я себе под нос.
Он знает, как я чувствую себя виноватой в поступках мамы, но, как первоклассный социопат, он использует это против меня.
Эйден приподнимает плечо.
— Я сделаю все, что смогу, чтобы добраться до тебя. У меня нет границ, когда дело касается тебя, Эльза.
— Эйден...
— Шрам на моей лодыжке образовался от того, что она приковала меня металлическими наручниками к тяжелым цепям. Шрамы на моей спине образовались от того, что она била меня хлыстом снова и снова, пока я не потерял сознание. Не думаю, что она остановилась бы, даже когда я безжизненно лежал на полу.
— Эйден. Остановись.
Он не делает этого. Он вонзает осколок все сильнее и глубже в мою кожу с каждым словом, слетающим с его губ.
— Она не давала мне есть и пить. Мне приходилось ходить в туалет там, где я спал. Она обращалась со мной хуже, чем с собакой, и самое смешное было то, что она никогда по-настоящему не видела меня. Она видела кого-то другого, смотря на меня. Когда я наконец вернулся домой, единственный человек, который мог бы все улучшить, тоже исчез.
Слезы текут по моим щекам к тому времени, как он заканчивает. Губы дрожат, а челюсть болит от необходимости сдерживать рыдания.
Эйден говорит так небрежно, что это пугает больше, чем если бы он говорил с эмоциями. Теперь я понимаю, почему он не питает высоких чувств. Они были устранены из него давным-давно.
Их избивали, морили голодом и сжигали в огне.
— Ты знаешь, каково это, когда тебя бьют кнутом до тех пор, пока не рвётся кожа? Пока капли крови не упадет на пол? — его челюсть сжимается, совсем чуть-чуть, прежде чем все возвращается в норму. — Это было чертовски больно, особенно для восьмилетнего ребенка, который не знал настоящей боли.
Слово «стоп» вертится у меня на языке, но я проглатываю его.
Эйден пережил эти ужасы, и самое меньшее, что я могу сделать, это выслушать. Даже если он использует мой фактор вины против меня.
Еще более трагично, что он использует свою боль, чтобы удержать меня рядом с собой. Я бы чувствовала себя особенной, если бы моя грудь медленно не превращалась в окровавленное месиво.
— Тебе больно это слышать? — он вытирает слезу под моим глазом подушечкой большого пальца. — Я могу остановиться, если хочешь.
