Марелон благодушно усмехнулся, чеша млеющего добермана за купированным ухом.
— Ты не так часто срываешься. Последний раз, помнится, был лет в шестнадцать или семнадцать, после жесткого выговора Аратая. Альтэсса обозвал юного мечника бездарностью, не знающей, с какой стороны браться за клинки, а тот удрал в Капитолий и стал чемпионом Арены[3].
Вспоминая о том событии, я испытывал одновременно самодовольство и раздражение. Безрассудный поступок мог обернуться серьезными неприятностями, да и само по себе желание кому-то что-то доказывать попахивает откровенной глупостью.
С другой стороны, я-таки победил!
Давняя история. Полжизни с тех пор прошло. Я уперся локтями в колени, а лбом в сцепленные замком пальцы.
— Я уже не птенец, чтобы нуждаться в утешениях.
— Дружеская поддержка необходима не только птенцам, — справедливо заметил Марелон. — Что скажешь, малыш? Заварим чашку цветочного чая, разбудим повара и потребуем имбирного печенья. Тревога, облаченная в слово, перестает отравлять душу.
Серые предрассветные сумерки крадучись, словно тать, вползали в окно. Чешуей саламандры горели угли в жаровне, наполняя комнату теплом. Минуты сочились сквозь клепсидру молчания.
В голове царила каша из причин и следствий, эмоций и логики. Я запутался, не понимая больше, что правильно, а что нет. В чем заключается мой долг? Оставаться покорным орудием Аратая? Присоединиться к Кагеросу в его очистительном походе?
Как мне следует поступить? В целом и сейчас. Поделиться с дядей, словно несмышленый ребенок спихнуть проблемы на плечи взрослого? Я давно не птенец — эсса, что возглавляет клан, указывает ему путь. Но сегодня, чтобы разобраться даже в собственной душе, мне требовалась помощь.
Я почти решился.
Марелон тяжело вздохнул, выбрался из кресла.
— Если передумаешь, ты всегда можешь ко мне обратиться.
Дракон вышел, а я так ничего и не сказал.
***
Я скинул куртку, оставаясь в одной рубахе. До лета было почти два месяца, но солнце пригревало вовсю, высушив песок внутреннего двора. Лишь по углам и вдоль стен прятались темные съежившиеся огрызки сугробов, тающие, словно сметана в борще — национальном блюде Русы.
Словно драконьи кланы, исчезающие в переворачивающихся страницах истории.
Слева доносились глухие удары стрел, поражающих мишени, — практиковались лучники. На огороженной столбиками площадке передо мной сражались в учебных поединках недавно оперившиеся птенцы. Неплохой выпуск, гениев среди бойцов не было, но почти все подавали надежды. Я нахмурился, вычленяя из хаотичного мельтешения конечностей и затупленных мечей отдельные ошибки.
