Цена зла | страница 12
Чувствуя себя так, словно стою у края самого искушения, я отрываю взгляд от механического чудовища и оглядываю пустынный переулок в поисках сарая.
Прямоугольное строение размером с комнату, расположенное в тупике переулка, в той части парковки, которая плохо освещена, вне досягаемости сигнального фонаря над дверью клуба. Я никогда раньше здесь не была. Обычно эту работу выполняют мужчины. Теперь я понимаю почему.
Здесь больше никого нет, и глубокие тени оставляют много мест, чтобы спрятаться в темных углах. Когда дверь захлопывается, грохочущая музыка изнутри обрывается, оставляя после себя тяжелую тишину.
Я делаю глубокий вдох и толкаю тележку к передней части сарая. У двери я замираю, уставившись на висячий замок.
В Колонии, когда мы шли против правил, установленных церковью, нас наказывали. Иногда грешников били плетьми, но за самые грубые нарушения нарушители получали срок в изоляции — это был деревянный сарай рядом с задней частью собственности, которую делили старейшины. Сарай, удивительно похожий на этот. На двери был висячий замок, и, как и в этом сарае, в нем не было окон.
Подавляя нахлынувшие воспоминания, я закрываю глаза, напоминая себе, что это не Колония, и что та часть моей жизни мертва и похоронена.
Это не сработало. Мои руки дрожат, когда я открываю замок. Петли на двери громко скрипят, когда я открываю ее, заставляя меня съежиться.
Как только я переступаю порог, дверь захлопывается, и темнота поглощает меня целиком. Меня охватывает паника.
Я была в изоляции за несколько недель до побега. Это продолжалось три дня, и этого было достаточно. Когда я была там, свет был выключен большую часть времени, погружая меня в темноту. Безмолвная, мертвая чернота, лишенная каких-либо звуков или человеческого контакта, за исключением тех случаев, когда пасторы проталкивали еду через щель в двери.
Я с трудом сглатываю, ощупывая стену в поисках ручки на двери. Когда я не могу найти ее, я пытаюсь нащупать выключатель. Его там нет. Мое дыхание громко отдается в ушах.
Эти дни в изоляции были ужасающими. Дело было не только в том, что пасторы могли включать и выключать свет, когда им заблагорассудится. Там не было слышно ни звука. Это была полная сенсорная депривация. Весь остальной мир исчезает, и возникает постоянный страх, что тебя забудут, что дверь никогда не откроется.
Тот же самый знакомый страх остаться в темноте навечно впиваясь в меня когтями.
«Возьми себя в руки, Эмма. Это просто сарай, а не изолятор. Возьми себя в руки».