— Домик, садик, махина. Винегрет у тебя в голове.— Дим Димыч злился.— Ты вообще-то как сюда попал? По путевке?
— Ну, в ЦК я, конечно, не обращался. Рылом не вышел. А в райком съездил — дали путевку.
— Комсомолец?
— Был в армии. А в совхозе у нас организации нет, так что я выбывший. Ну да ведь не одним комсомольцам здесь жить. Кому-то и работать надо.
— Вон ты какой...
— Я такой. Да и ты не этакий. Комсомолец, а в полынью-то давеча нырять не стал.
Ответить на это Дим Димычу было нечего. Зато Слава не растерялся, сказал:
— Да, Карданов всем нам показал пример. Настоящий комиссар. Верно? Высокий коэффициент мужества.
— Очень вы начитанные оба, а зеленые.— Антоха сплюнул на печурку, плевок щелкнул о раскаленное железо и зашипел.— И на комиссара еще поглядеть надо.
Дверь вагончика приоткрылась, и кто-то снаружи позвал:
— Преображенского к Маныгину в управление, быстро!
Дим Димыч обернулся на зов, пожал плечами и, досадуя, встал:
— Чего это ему приспичило?
Алеха покомкал и расправил портянки.
— Вроде подсохли. Пойти поспать.— И сладко потянулся...
В вагончике стало тихо, только сопели на разные лады да всхрапывали ребята.
А к Лешке сон не шел. Почему-то разговор у печурки растревожил его, обернулся неожиданной горькой обидой, и сначала было непонятно — откуда обида-то? Лешка прислушался к тому, что творилось на душе, и понял — откуда.
От неприкаянности, от глупой податливости своей и одиночества. У ребят вон все по-другому. Ехали сюда не просто так, а с целью, каждый со своей. Даже Антоха Пьянков и то, если и куркульский у него прицел, все равно не сослепу приехал. А я? Чьи-то там путевки в райкоме остались. — на тебе, товарищ Новожилов, пожалуйста, чапай во Сибирь затыкать чужие дырки. А на что она мне, эта Сибирь? Будто в родных степях дела поважнее нету!
Ну а там, если по-честному, какое дело? Трактор водить — уметь надо, овец пасти — никто не доверит, траншеи под силос рыть — тоже машины есть. А мечта о воде, о том, чтобы добыть ее из-под сухой, прожженной солнцем земли,— давняя заветная его мечта,— и совсем, наверное, накрылась: ни умения, пи знаний...
Слышно было, как глухо постанывали и поскрипывали за стенками вагончика деревья. Верховая метель гуляла по урману, посвистывала, пронизывала лес и летела бесшабашная дальше безлюдьем, глухоманью.
Лешке стало совсем горько, жизнь представилась ему бессмысленной и ненужной. И уже не только собственное бытие, а и жизнь других тоже, казалась ему позорно суетной и тщетной. Ну, повидает Дим Димыч жизнь, ну, накопит рублей Антоха, упьется гордостью за свое участие в стройке Слава Новиков — а зачем? зачем? Одни лишь слова о высоком предназначении человека, а если вдуматься: удовлетворит он свои желания и страстишки, как удовлетворяют свои волк или крыса, а потом ведь все равно помрет, и дети его помрут, и внуки, и будет тлен, и будет ничто, ничего.
