Онория вздохнула.
Такова её жизнь.
Она надолго задержалась возле витрины книжной лавки, заверив подруг, что догонит их у мисс Пиластер через минуту или две. Две минуты превратились в пять, и затем, едва она собралась пересечь улицу, небесные хляби разверзлись, и у Онории не осталось иного выбора, как искать спасения под единственным навесом на южной стороне Хай-стрит в Кембридже.
Девушка мрачно взирала на дождь, наблюдая, как он молотит по улице. Капли обрушивались на булыжники с огромной силой, разлетаясь в брызги, словно маленькие взрывы. Небо темнело с каждой секундой, и если Онория понимала в английской погоде, то с минуты на минуту должен был подняться ветер, сделав её жалкое убежище под навесом мистера Хиллфорда совершенно бесполезным.
Её губы сложились в унылую усмешку, и она украдкой бросила взгляд на небо.
У неё промокли ноги.
Она замёрзла.
И Онория никогда за всю свою жизнь не покидала берегов Англии а, следовательно, знала толк в английской погоде. Что означало следующее – через три минуты она станет ещё несчастнее, чем в настоящий момент.
Что, по ее мнению, было невозможно.
– Онория?
Она мигнула, переводя взгляд с неба на карету, которая только что подкатила к ней.
– Онория?
Голос был ей знаком.
– Маркус?
О, силы небесные, как будто ей мало несчастий до сих пор. Маркус Холройд, граф Чаттерис, в полном благополучии и совершенно сухой, сидит в своей карете, обитой плюшем. Онория почувствовала, как у неё отвисает челюсть, хотя особенно удивляться ей не приходилось. Маркус живёт в Кембриджшире, не так уж далеко от города. К тому же, кто, как не он, должен был увидеть её как раз в тот момент, когда она выглядит словно крыса-утопленница.
– Господь Всемогущий, Онория, – проговорил он, нахмурившись в своей обычной высокомерной манере, – ты, должно быть, совсем замёрзла.
Ей удалось изобразить некоторое подобие пожатия плечами.
– Сейчас довольно прохладно.
– Что ты здесь делаешь?
– Гублю свои туфли.
– Что?
– Вышла за покупками, – пояснила девушка, жестом указывая на противоположную сторону улицы, – с подругами. И кузинами.
Не то чтобы кузины не приходились ей подругами. Но у неё было так много двоюродных сестёр, что они сами по себе составляли отдельную категорию.
Дверь кареты открылась шире.
– Залезай, – скомандовал он.
Не «будь любезна, зайди внутрь» или «пожалуйста, тебе необходимо обсушиться». Просто «залезай».
Какая-нибудь другая девушка могла бы вскинуть голову и сказать: «Не тебе мне приказывать». А иная, не столь гордая особа подумала бы это про себя, если бы у неё не хватило духа произнести вслух такие слова. Но Онория замёрзла, и она ценила свой комфорт больше собственной гордости. К тому же, это ведь Маркус Холройд, и они были знакомы с тех времён, когда она ещё носила детский передник.
