зря бываемая от безбожных.
Сестра же его бежащи бяше ко брату своему въ град,[43] тыя же варвари достигше, плениша ю и къ Батыю отведоша. Кралъ же Владиславль сиа видевъ, и тако сугубый плач и рыдание приложивъ, начат Бога молити, глаголя: «Сия ли щедроты твоя, о Владыко, яко за ихже кровь свою пролиалъ еси безгрешне, грехъ ради наших?! Предалъ еси насъ в руце царю законопреступну и лукавнейшу паче всея земля! Не предаждь насъ до конца, имени Твоего ради![44] Что бо речеть мучитель: „Где есть Богъ ихъ?!" — Помозе, Господи Боже мой, и спаси насъ, по милости твоей, и разумеютъ все, яко Ты единъ — Господь во всей земли». — Сиа же и ина много, плача, глаголаше, и слезам, текущимъ от очию его, речнымъ быстринамъ подобляахуся. Идеже аще падаху на мраморие, оно прохождаху насквозе, еже есть и до сего дне знамение то видети на мрамориехъ.
И от сего познаша помощи Божии быти. Рече же некто кралеве: «Сего ради твоихъ слезъ даетъ ти Господь побидити царя злочестива». Начаша смотрити глаголющаго лице, и не видеша его к тому.
И шедше же от столпа оного, видеша конь оседланъ, никимъ держимъ, и сечиво на немъ, рекше — секира, и от того известнейше разумеша: помощи Божией быти. И тако самодержецъ вседъ на коня того, изыде на противных изъ града с вои, елико обретошася с нимъ.
Видевше же супротивнии, и абие страхъ нападе на нихъ, и на бежание устремишася. Они же въ след женуще, толико множество безбожных варваръ погубиша и богатьство взяша их, елико и числа не беша. Иныхъ живых яша. Видевъшеи же въ гради оставшеи помощь Божию и победу на противныхъ, изыдоша из града и с малою чадию, рекше жены и дети, мужескую храбрость въсприимше, и такоже нечестивыхъ побивааху, никомуже противящуся, якоже первие рехомъ.
Безбожному оному Батыю къ угорьскимъ планинамъ бежащу,[45] зле житию конець приемлет от рукы того самодержьца Владислава.
Глаголють же неции, иже тамо живущеи человеце, яко сестра того Владислава, юже плениша, и та тогда бежащи бяше с Батыемъ. И бысть, по внегда сплестися има с Батыем, тогда сестра его помогаше Батыю. Их же самодержець обою погуби.
Угры же сташа въ станохъ Батыевыхъ, татарове же, приходяще ко станомъ своимъ и с пленомъ, не ведяще бывъшаго. Угры жа пленивъ отнимающе, самех же варваръ и немилостивно погубляху. Токмо елице, въсхотеша веры еже въ Христа, техъ оставиша.
Сотворенъ же бысть медным льяниемъ краль, на коне седя и секиру в руце держа, еюже Батыя уби, и въдруженъ на томъ столпе на видение и память роду и до сего дне.
