Речете же ми, яко: «Тая же ли пакы начялъ еси и когда окончаеши?» — Вемъ, яко малословець от васъ хощу зазретися, и яко не могий иная глаголати, ниже вемъ умеренная окончяти. Но азъ множицею слово обращаю о сих и глаголати не престаю, вижу бо васъ, от сихъ страстий боримыхъ: гръдости, и зависти, и неправды, — и Богу на нас негодующу о сихъ, и святым отвращающимься насъ, яко съдръжимыхъ сими. Престаните прочее от сихъ страстей, престану и азъ глаголати! Богу на насъ негодующу и оставлениемь претящу, и мы млъчим?! Кую пользу творяще млъчаниемъ, аще праведнымъ гневомь разъгневается Господь и оставить нас? Аще оставить, и мы ничтоже лучьши оставленаго гнезда яиць будем, яже всякъ хотяй въземлеть.
Что же ради оставление претить? Понеже не вемы смиритися и кождо друга своего предпочитати, завидяще предпочтеным, гордящеся въ менших честию, и еще равно же насилующе и обидяще, туждимъ насытитися желающе, праведная не ищуще. Пророку окающу и глаголющу: «Горе приближающим село къ селу и храмину къ храмине, да ближнему своему что отъимуть». И иному сказающу: «Мерило льстиво — мръзость пред Богомъ». И Богу съ многою зелостию заповедающу: «Не похощеши, — рече, — вся, елика имать ближний твой!» — и: «Врага твоего заблуждьшее възвращением да възвратиши», — и: «Убоишися Господа Бога твоего, яко заповеда ти днесь». И въ Еуангелии отрекшу, яко: «Всякъ възносяйся смирится», и прочее. И пакы: «Прьвый ли кто, да будеть последний, и сего ради будет прьвый».[31] Видите ли, яко съвъзрастъна гръдости падениа?
Весте вси вы, колико тогда възвеличися земля наша и умножа, колико възможе и укрепе, толика же и такова бывша, внезапу погыбе?! Кийждо столъ великого князя имея, и каяждо область — владателя, и всякъ градъ — дръжателя; богатству яко рекама текущу, округъ седящии языци, акы подручницы, мирующе. — И с толицемь утвръжениемь, и такова силна бывши, абие паде. Како?! Всяко сице. Град аще и крепкыми стенами облежа и бранными оружии преисплъненъ, отвнутрь же аще наветникы имать, ничтоже пользуетъ. Тако ми и сие великое царство Русии разумей: Батыевою рукою пленяемо тогда, внутрь же преже наветуемо, побежено бывше само в себе завистию, и измождало неправдою, и гръдостию надмено бывше, разседеся. И падше уже и низу лежаще, удобне въ руку взятъ Батые.
Тако бо обыче лютаа сиа злоба учрежати дръжащихся оней, сими даръми своя любовникы почитати весть. Идеже бо три сиа злобы детели: аще въ граде, аще и въ всей области, ащи и въ самомъ царствии будеть, — запустеетъ, или пленено будеть, или инако како всяко истлеет. И истина есть сие. Сими бо иногда великъ бывый Вавилонъ оборися. Сими же и Прьсида, некогда славна бывши, испровръжеся. От сих и Сириа исчезе, гръда бывши. От сихъ и Македониа погыбе, възвышьшиася паче всехъ прежде. Сими и великий, вся приемляй Римъ истле.
