Бабка Анисья похолодела. Вот так, случайно выйдя на другой уровень человеческих проблем и несчастий, она вдруг поняла, насколько, в сущности, мелки задумки насчёт благоустройства её детей, не говоря уже о собственном. Из памяти полезли Чернобыль, Афганистан и Чечня, спид, бомжи, калеки, брошенные старики, умирающие от рака дети, террористы, войны, голод в Африке, убийцы-маньяки, проданные на органы младенцы, атомные бомбы – и бабка Анисья заплакала…
Моча и мочичи
Анна Бессмертная
Хороша была Моча-река весной и летом, в обрамлении ивняка, с жёлтыми бантиками кувшинок в тёмных заводях, стрекозами, бабочками, неумолчными кузнечиками и вечерним пением жаб и лягушек. Водилась в ней в изобилии всякая рыба: легкомысленные караси, скандальные ерши, игривые плотвички, плоские лещи, тяжёлые сомы-тугодумы, умудрённые жизненным опытом щуки… А на вечерней зорьке кто-то огромный выпрыгивал из воды за мотыльком, а то и за ласточкой, и шумно плюхался обратно в воду.
Левый берег Мочи-реки, манящий песчаными отмелями, был ровный, изумрудный, с чернеющими вдалеке ресницами бора. Правый же берег, весь в многочисленных родниках, топкий, болотный, шел круто вверх. С него удобно было отражать нападения как вороватых своих, так и врагов, ныне братских монголо-татар. Видимо, по этой причине прирастало и множилось народонаселение на правом берегу Мочи-реки. Ну и, разумеется, немало тому способствовало то, что в лесу было полно грибов, ягод и всякой живности – зайцев, кабанов, лосей. Но основным промыслом по причине лёгкости такового всё-таки оставалась рыбная ловля.
Мало-помалу, пока время еле тащилось, поселение, не спеша, превращалось в город и, в конце концов, заслужило, заработало себе имя Моча, от Мочи-реки. Мочичи были народом разношёрстным, миролюбивым и трудолюбивым, немного прижимистым, немного с хитрецой, и, вместе с тем, достаточно простодушным. Мужчины были как мужчины (они приблизительно везде одинаковы), а вот женщины были отменно хороши: статные, светловолосые, синеглазые, с румянцем мельбы на бархатных щёчках. Синеглазые мочички в девках не засиживались, так и шли под венец, так и шли, особенно по осени.
Годы складывались в десятилетия, десятилетия – в столетия, столетия – в тысячелетия, а Моча росла, как опара в кадке. То ныряя в тёмные омуты безвременья, то благополучно выныривая из них к солнечным денькам, Моча и мочичи, что бы ни происходило, рука об руку двигались в направлении к светлому будущему, и никакие грозные катаклизмы любого толка, никакие указы своих ли, чужих ли, касающиеся, скажем, мер по пресечению хищений или, к примеру, по затыканию ртов, не могли ни пресечь, ни заткнуть. А ежели что не ладилось в жизни мочичей, виновные всегда были под рукой: плохой климат и отсутствие мудрого и рачительного хозяина. Климат, и вправду, был плохой: полгода стояла суровая зима, а в остальные полгода кое-как, вперемежку, укладывались быстротечное лето и затяжные весна и осень.
