– M-mughl’s! – явно выругавшись, девушка прижала голову инспектора к кастрюле левой ладонью и произнесла короткую непонятную фразу.
С последним спазмом вернулось обоняние. Впрочем, почти всё содержимое кастрюли составлял виски, так что запах был не настолько отвратительным, как мог бы быть. Чего нельзя было сказать об ощущении во рту. Инспектор поднялся, держа посуду в руках. Опорожнил её в раковину, отодвинув стопку немытой посуды. Сполоснул лицо водой из-под крана. Помогло плохо – на лбу снова выступил холодный пот, руки подрагивали. Не похмельный тремор, но всё же.
Инспектор отдела уголовных расследований управления полиции Девонпорта Джерард Киттлер был трезв, как стёклышко. И это пугало – почти так же, как опрокинутый табурет у петли в дверном проёме.
– Мы будем сидеть на кухне или всё же пройдём в гостиную? – спросила девушка, сидящая на бывшем стуле Энн, предваряя очевидные вопросы.
Джерард, внезапно ощутивший ещё один небольшой спазм, кивнул. Гостья вышла первой, с размаху развалившись на стоявшем посреди комнате диване. Это был любимый диван Эрин, превращавшийся то в крепость, то в корабль, то в гору – в зависимости от того, что сейчас показывали по телевизору.
Кстати об Эрин…
– Где моя дочь? – спросил Джерард. Это прозвучало как угроза – и, по сути, ею и являлось. Даже несмотря на то, что незваная гостья казалась опасной. Только непонятно, для кого – самого инспектора, или же Эрин. Последнего дорогого человека, оставшегося у Киттлера на этом свете и единственное, ради чего стоило жить.
– В шкафу, в своей комнате, – ответила девушка. Она, казалось, внимательно изучала собеседника, даже несмотря на чуть презрительное выражение лица. В целом, Киттлер её не винил – его состояние десять минут назад вряд ли можно было назвать образцом благопристойности. – Вы испугали Эрин, мистер Киттлер, и сейчас она успокаивает своего игрушечного зайца.
«Она знает, кто мы», подумал Джерард.
– А вы кто такая? – спросил инспектор.
Гостья была одета в… Наверное, так могли бы выглядеть чиновники североамериканских колоний веке эдак в семнадцатом. Высокие сапоги с раструбами, замшевые бриджи, жилет с крупными оловянными пуговицами, камзол, треуголка – всё неяркое, но добротное, с шитым плетёными шнурами узором. Профессиональный взгляд полицейского сразу отметил, что костюм часто носился, судя по некоторым потёртостям и привычным заломам, но был тщательно вычищен и, там где это было необходимо, обработан средствами для ухода за кожей или замшей. Разве что серо-фиолетовый шейный платок выбивался из образа, будучи заляпанным чем-то тёмным.
