Виктор курил сигарету за сигаретой, и когда у него кончились свои, чья-то заботливая рука, наверно Мотовилова, положила перед ним еще пачку. Саша Мотовилов, рослый детина с конопатым лицом, в свое время был а заключении; он заботился о мастере, как о ребенке.
— Да не убивайся ты, Витек, — сказал тихий голос невидимого в темноте младшего Орлова, Николая. — Придумаем что-нибудь.
Сочувствие не помогало, а, наоборот, расслабляло, и в ответ на тихий участливый голос хотелось обматерить покрепче. Лунев сдержался. Мучила жажда. Воды не осталось. Он пил остатки заварки, плевался лохмотьями распаренных чаин и курил. Положил на язык щепоть сухого молока, оно приятно таяло во рту, но пить захотелось еще сильнее. Вышел на двор, поел снегу, плюнул — все не то!
Снова и снова мастер продумывал цепочку: сварщик оставил перегретый металл, не охладил, не удостоверился. Бригадир и бригада не подготовили толком место сварки, проявили беспечность. Он, бурмастер, нарушил инструкцию — находился во время производства работ на базе... «Каких работ?! — горько переспрашивал он себя тут же. — Да разве ж то работы?!» И отвечал: да, работы, да, виноват, и сам после приезда на буровую не обыскал все закоулки, доверился парням, а ведь мог, мог бы! Подумаешь, света не было! — по запаху определил бы, где тлеет, но ведь даже не зашел в балок буровой, снаружи посмотрел, и только.
Значит, виноваты все. Каждый виноват. И больше всех, прежде всего — он!
— Поедем? — спросил Виктор дремавшего за столом, силона на руках, Постнова. Бригадир моментально проснулся, взглянул на светящийся циферблат часов, откликнулся: «Поедем». Лунев негромко окликнул Заливако и велел заводить. Тракторист не спал, принялся одеваться. Долго, томительно долго гудела паяльная лампа, которой он разогревал двигатель. Как только снаружи раздалась автоматная очередь заведенного им пускача, поднялась и бригада. Плотно усаживались в самодельной, специально расширенной кабине трактора и в небольшом колесном вагончике-прицепе. На стекла трактора пластилином были прилеплены вторые стекла, поменьше, — чтобы не промерзали и давали видимость. До рассвета оставалось часа три. В дороге сначала молчали, сидели напряженно, в неудобных позах. Потом понемногу заговорили, осторожно, как говорят при покойнике.
Постнов медлил, не рассказывал пока Виктору о зародившейся идее, видя, что тот в трансе.
И тут среди трех-четырех одновременных голосов Луневу послышалось слово «восстановим». Он хотел спросить, кто сказал. И как это, интересно, думает он восстанавливать практически не существующую больше буровую? Не трактор, не буровой станок, а целую буровую! Но промолчал, принялся думать. «Ерунда! — тут же сказал он мысленно. — Чтобы восстановить, нужно не меньше полета тысяч рябчиков. Кто тебе их даст?»
