Это означало, что Павел пьян и его не поднять.
— Что, позарез? — спросила она, видя отчаянное выражение лица младшего брата. — Ну, попробуй сам.
Ее слова прозвучали отчужденно и равнодушно. Некрасивая, но уверенная в себе, властная, с сильным характером, Галина была ему непонятна. Она курила, плохо — казалось, подчеркнуто плохо, небрежно одевалась, убеждения у нее были твердые, и, если она была в чем-то уверена, авторитетов для нее не существовало. Главное, что смущало в ней Виктора, — Галина держала себя так, словно ей известна истина, неведомая, неизвестная другим.
Павел лежал одетый, рот открыт, губы спекшиеся, сухие. Как заостряются черты покойника, так обострились у него, спящего, углы и морщины, и стало хорошо видно, каким он станет лет в пятьдесят. Добродушного Павлика не узнать: он обещал быть желчным и «заводным» стариком. Попытки добудиться ни к чему не привели. Галя надменно и вызывающе стояла в дверях, как будто это он, Виктор Лунев, во всем виноват.
— Из-за чего это он так?..
— Спроси!
— Ты ведь жена. Муж и жена — одна сатана.
— Да подшипник все какой-то пропивает. И что там за подшипник такой, из золота, что ли?
«А я-то надеюсь! — горько подумал Виктор. — Вон тут, оказывается, что...»
Он шагнул от кровати и чуть не упал, стараясь не наступить на подвернувшуюся под ноги собаку.
— Ой ты, Джулечка моя! — засюсюкала Галина и стала неузнаваемой, рассыпчато неясной. — Лапушку тебе придавили, бедняжечке...
— Да-а, — сказал он, глядя, как она целует маленькую болонку. — Собаку завели... значит, худо дело у вас.
— Хоть один...
— Что?
— Ничего. Может, выпьешь?
Он отказался и выпил в кухне литра два чистой воды. Все было то же самое — кухня, вечер, его отказ от угощения, и показалось, что это тот вечер так нескончаемо тянется.
— Знаешь, Витек, мне кажется, что все из-за меня, ему другая нужна, я вижу, я для него слишком... самостоятельная. Он слушать меня не хочет, но дело не в этом, у нас все перестало ладиться, все, понимаешь?
— Каждой жене кажется, что все в мире — из-за нее. Ты скажи лучше, с чего началось-то?
В отличие от жен, раздраженных и взволнованных недавней перебранкой с поздно вернувшимся мужем, Галина говорила на редкость спокойно, тихо. Безразличие Павла началось как-то незаметно. Перестал включать телевизор, ссылаясь на усталость или глазную боль. Даже чемпионат мира по хоккею не смотрел. Сядет и сидит, сидит... Оживляется, когда примет граммов триста, да и то ненадолго. Недавно у них произошла ссора, Галина прямо сказала: не хочешь жить — уходи. «Не уйду, — отвечает, — сам без отца рос, а у моей дочери отец будет до самой смерти». Похоже, кроме дочери, он и видеть никого не хочет, жену и подавно. Даже навеселе все сперва к Люльку, гуляет, играет с ней. В семье его только дочь и держит, не она — давно ушел бы.
