— Два года назад просить надо было, — тихо ответил тот.
Психологическая несовместимость Кандаурова и Лунева была настолько сильной, что все два года, проведенные под крышей одного балка, были похожи на негласное единоборство. В Луневе Дмитрия не устраивало все: комплекция, вес в сто сорок килограммов, здоровье, вызывающая, прямо-таки неприличная молодость для руководящей должности, учеба в университете. Жизнь Кандаурова шла замысловатыми зигзагами — жизнь Лунева на редкость складно и ровно. Если бы у Виктора дело валилось из рук, если бы он подошел два года назад за советом к Дмитрию — возможно, их отношения пошли бы по-другому. Но бригада быстро поднималась, нового бурмастера хвалили на совещаниях и в печати, избирали в президиумы и в горком, и он от этого становился лишь увереннее в себе. Дмитрий не мог понять феномена Лунева, мастер казался ему и невоспитанным, и неумным, неумелым руководителем, непрофессионалом в горном деле. Но Лунев начинал любое дело — и оно удавалось, отдавал указание — и оно оказывалось верным, шел на обострения, по они не перерастали в конфликт. Кандауров с первого дня был уверен, что новичок сломает себе шею, — Лунев проходил все видимые и невидимые препятствия, как на воздушной подушке, везунок! Дмитрий ждал, что наконец пожар поставит этого «лапотника» на место, по вот скомплектована буровая, ремонт быстро двинулся вперед, и снова предположения оказались ложными...
— Как ты думаешь, кто мог болтануть? — смущаясь от неловкости под взглядом Кандаурова, выговорил вопрос Лунев. И опасался, что тот вообще ничего не ответит.
— Нашли ж вы способ сохранить секрет! — усмехнулся Дмитрий. — Двадцать человек знают!
— Может, Заливако? — подводил к своему вопросу мастер.
— Гараховский, — резко и прямо взглянул на него Кандауров.
— Ты серьезно? — Виктор решил, что Дмитрий назвал первое подвернувшееся имя, лишь бы отвязаться.
— А ты?
— Н-да, — сказал Виктор и заскреб ногтем шляпку гвоздя в столешнице. — Дим, а вот в бригаде на тебя указывают, мол, он мог сказать. — Лунев не только пересилил свою неловкость перед ним, но и набрался какой-то холодной твердости взгляда и голоса. Дмитрия поколебала именно эта твердость.
— Понимаешь, — Кандауров сделался задумчив и грустен. — Есть в некоторых наших парнях обывательское стремление к исключительному. Вот — пожар! Это же событие для обывателя. Но он, обыватель, активен по- своему. Ему бы лбами кого-то сшибить, усугубить положение, свалить сильного и поплясать на нем. Оч-чень удобный случай. Между прочим, вся активность на тушении, на восстановлении и все эти разговоры — обывательская активность. Любовь к стихийным бедствиям.
