— Парни боговали на чем свет стоит. Поимей в виду.
И пояснил, хоть Виктор и не спрашивал: обычно ремонт производят летом, а сейчас — адский колотун, через пятнадцать минут работы надо бежать греться к костру или в вагончик, брезентовые ворхонки гремят, будто из кровельного железа, болт обронил в снег — полчаса искать. Виктор кивнул — информацию к размышлению принял. И пересказал слова Тучнина бригадиру.
— Толик — азартный человек, — выслушав, ответил Эдуард таким тоном, каким говорят извинительно «что с него возьмешь?». — По-моему, он перестарался. Вошел в азарт домогания, это бывает. За станок — спасибо ему, а дальше пусть не лезет.
— Но Димка действительно заявил мне: «Вы спалили — вы и восстанавливайте!»
— Пылит, — отмахнулся Постнов. — Свадьба у него на тридцать первое назначена, вот и пылит. Его по утрам выгуливать надо.
— Знаю, что свадьба. Окуневу охмурил. Но я с ним тоже потолковать думаю.
— Ты думаешь или Тучнин думает?
— Оба.
— Он подумал, я сказал, — усмехнулся Постнов. Виктор почувствовал холод в его тоне. И задал классический вопрос:
— А что делать?
— Монтировать, что еще. Собаки лают — караван идет.
— Я все-таки поговорю. Ты что, против, что ли?
— Против. Потому что не по-мужски. Несерьезно.
— А болтать — по-мужски? Серьезно?! Ты не думай, я сам Тучнину теплых-ласковых наговорил, но другого пути не.вижу. Ведь тот, кто раззвонил о пожаре, тот хорошо-о-о знает, чего он хочет. И хорошо знает, что нам за это причитается. Так вот, прежде чем я сяду, я этому подонку на полгода больничный лист выпишу, с полсотней печатей. Кто против Лунева пойдет...
— Ах-ах-ах, от Лунева погибнет! — передернул Постнов. Он видел, действительно, переубеждать бесполезно. Этот поезд с рельсов уже не свернуть. Без всякой надежды на то, что его послушают, бригадир попросил не трогать Кандаурова: тот узнал о пожаре почти последним, нигде, кроме почты, не был.
— Ты меня знаешь! — тихо, с угрозой продолжал Лунев. — Мухи за двадцать три года не обидел. Но и меня не трожь! Не трожь!
— Чего ж тогда советоваться? А Толик, значит, на базе орудует? Ну-ну. Ну-ну, — сказал Постнов и пошел к рабочим.
Нет, так и не появилось у Лунева уверенности в том, что нужно последовать совету Тучнина. Но он поступил именно так, как говорил Тучнин, из-за отстраненной и неодобрительной позиции Постнова. «Собаки лают»! Кусают собаки — не лают!
Ему никогда не приводилось кого-либо в чем-то серьезно подозревать, и Виктор абсолютно не знал, как вести подобные разговоры. Он уже решался подойти, заговорить, выбирал для себя то участливо-доверительный, то начальственный или обиженно-усталый тон. Но все медлил, пытался представить, как отнесутся к его подозрениям. Наконец разозлился на себя и решился. Никогда еще столь малое действие не вызывало таких продолжительных и сильных колебаний. Лунев всегда принимал решение один раз и уже не пересматривал его, даже если был заведомо и трижды не прав.
