«Своей дорогой идите, гражданин начальник!» - тщательно выговаривая каждое слово, ответил Пётр Ильич. Маховик агрессии раскрутился мгновенно. Молодой сотрудник, ещё не ведающий о тонком чувстве компромисса, прыгая через борозды, растолкал зэков плечами и схватил конюха за руку: «Что ты мне сказал, залупа?!» Кольцо людей тут же сомкнулось. Прозвучало слово - «Кипиш!» - то самое заветное слово, услышав которое, каждый зек был обязан бежать на призыв о помощи.
«Кипиш! Кипиш!» - разнеслось по зоне. Зэки плотно окружили незадачливого инспектора. Все что есть сил толкались и громко возмущались «ментовским беспределом».
Сотрудник администрации, хоть раз побывавший в бараке полном разъярённых зеков, уже не рисковал без нужды хамить и, тем более, открыто хватать или бить арестантов. Значительно позже, когда о кипише в «жилзоне» забывалось, самые агрессивные зеки выдёргивались в штаб и там «подлетали и разбивались», но это уже потом, как последствия, как священные страдания каторжан за «дело общего характера».
Но на этот раз главным героям кипиша стала Люси. Словно верный цепной пёс она извернулась и большими жёлтыми зубами цапнула инспектора за плечо. Тот от неожиданности взвизгнул, увидел вокруг себя угрюмых зеков и, матерясь, поспешил уйти прочь по хлюпающей жиже.
С тех пор Люси считали заступницей порядочных арестантов, с Петром Ильичом — пусть он был и из «козлятника» - не чурались здороваться за руку, а инспектора звали не иначе, как «Укушенный».
Поговаривали, что кусает Люси только плохих людей. Плохих, естественно, по лагерным понятиям, где среди «хороших» могли попасться насильники и убийцы.
Бывало, некоторые зеки шли в штаб на суд по условно-досрочному освобождению. Встречая по-пути Люси, они старались угостить её заранее припасенными гостинцами. И тот, к кому довольная лошадь тянулась за угощением, проходил УДО со стопроцентной вероятностью. В это верили настолько, что зеки заблаговременно договаривались с конюхом, и Пётр Ильич, якобы по-делу, за пару пачек сигарет выводил Люси в жилзону.
В промзоне Люси обретала полноценную свободу. На просторах полузаброшенной промки Люси паслась среди развалин бывших цехов, задорно гонялась за пугливыми телятами и, бывало, нагло перегораживала путь идущим мимо работягам, пока те в качестве пропуска не задабривали игривую лошадку каким-нибудь лакомством.
Частенько зеки наблюдали из окон швейного цеха за небесной колесницей и Ильичём - Пророком, стоявшего на ней в замызганной робе. Люси бешено несла своего возницу по ухабам промки.
