– И это место они называют Островом Цветов? – воскликнул брат Рикарду, с видимым неудовольствием глядя на очертания близкого уже берега.
Его изумление можно было понять: за время странствий по архипелагу монаху довелось повидать края, которым такое название подошло бы гораздо больше. Флорес выглядел засушливым, каким-то слишком пустынным. Покрытые выгоревшей на солнце травой, редкими деревьями и кустарником склоны, за которыми возвышались вулканы, обычные на здешних островах. Густой лес вдалеке так и манил спрятаться от зноя под сенью листвы, но бывалый путешественник знал, что джунглями лучше любоваться издалека. Если же поддаться очарованию и отправиться туда на прогулку, то обнаружится, что леса полны ядовитых растений и кишат опасными тварями, а сочная зелень внезапно окажется непролазными зарослями, жесткими и колючими.
Лишь белоснежный песчаный пляж да пронзительная синева моря радовали глаз ослепительной тропической красотой, но путники утомились от жары, и серые стены форта, окруженные беспорядочно разбросанными лачугами, вызывали гораздо больший интерес, чем окрестные пейзажи. Тем более, никаких цветов вокруг не было.
– Возможно, остров получил свое имя в другой сезон, – меланхолично отозвался отец Мануэл, скупым движением смахивая пот со лба. – Когда шла пора цветения. Если будет на то воля Божия, мы тоже сможем застать ее и насладиться истинной прелестью этого края.
Брат Рикарду сдержал тягостный вздох. За время пути сюда он успел не раз пожалеть о своем легкомысленном согласии на эту авантюру. Решение отправиться на остров, который даже туземцы считали захолустьем, населенным невежественными дикарями, было отважным, но совершенно необдуманным. И теперь, когда берег уже был совсем близко, и люди на причале суетились, готовясь пришвартовать корабль, брат Рикарду со стыдом чувствовал, как в сердце разрастается страх, заставляя его биться быстрее обычного.
Он усилием воли отогнал малодушные мысли и покосился на отца Мануэла. Сухопарый, высокий, с узким лицом аскета, тот смотрел вперед со спокойной уверенностью. Казалось, ничто не могло смутить этого человека или заставить сомневаться, а страх ему и вовсе неведом. В своей вере отец Мануэл был крепок, как гранитная скала, и полагался на провидение Господа всецело, до слепого фанатизма. Он заражал уверенностью всех вокруг, с легкостью обращал даже закоренелых в своем упорстве еретиков и вдохновлял соратников.
