Как же можно было отказаться от возможности познакомиться с замечательной персиянкой поближе! И вот Николай Иванович спешит в Персию.
С таинственной болезнью, ради которой его сюда прислали, молодой ученый разобрался быстро. Как он и предполагал, пшеничные поля оказались сильно засорены ядовитым опьяняющим плевелом. Вавилов дал простые рекомендации: не есть местного «пьяного хлеба», как тут его называли, а снабжать пекарни мукой, привезенной из России.
Задание, с которым он приехал, было выполнено. Но Вавилов не спешил возвращаться домой. Снарядив крошечный караван, всего из трех лошадей, он отправился по пыльным дорогам, тянувшимся вдоль засоренных, убогих полей, на поиски заветной пшеницы. На одной лошади ехал Вавилов, на другой — переводчик, третья шла под вьюками. Никакой охраны у Николая Ивановича не было.
Пшеничные поля чередовались с посевами опийного мака — казалось, у подножия серых складчатых гор сели на землю отдохнуть бесчисленные мириады бабочек-лимонниц. Кружил голову густой аромат цветущего клевера-шабдара. На поливных землях, в садах и огородах, зрели душистые дыни, наливался виноград. Брызгая алым соком, начинали трескаться созревшие гранаты.
Благодатные края, щедро согретые солнцем. Но поля обрабатывались плохо, древними, примитивными орудиями. Каменистую землю еле ковыряли деревянными сохами, жалкими мотыгами. Она давала ничтожные урожаи. И селения были нищими. Но каждое старалось отгородиться от всего мира глинобитными стенами, словно крошечная крепость. В любой миг могли напасть враги: чужеземные солдаты и свои собственные, бродячие разбойничьи шайки или просто жители соседнего селения — вытоптать посевы, спалить хижины, отобрать последнее.
Вавилову часто приходили на память иронические слова Пушкина из «Путешествия в Арзрум»: «Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: азиатская роскошь. Эта поговорка, вероятно, родилась во время крестовых походов, когда бедные рыцари, оставя голые стены и дубовые стулья своих замков, увидели в первый раз красные диваны, пестрые ковры и кинжалы с цветными камушками на рукояти. Ныне можно сказать: азиатская бедность, азиатское свинство и проч., но роскошь есть, конечно, принадлежность Европы…»
Со времен путешествия Пушкина в здешних краях, похоже, ничего не переменилось. Время тут словно остановилось. Народ по-прежнему прозябал в вековой темноте и убожестве, каждый помыкал им как хотел. Возились в пыли полуголые, на ножках-спичках дети, с вечным выражением голода, застывшим и глазах.
