– О-о-о, – говорит Тод.
– Вот кретин, – буркает бабка.
– Что это такое? – спрашивает Битти.
– Ничего, – отвечаем мы с Тодом хором.
– Я возьму это себе, – заявляю я, отбирая неудачную покупку у Полли. – Деньги потом верну.
Она непонимающе смотрит на меня, а я сматываю ткань и тащу её к двери, ведущей во двор, и прячу в курятнике.
Когда я возвращаюсь, Тод по-прежнему сидит за столом, и я вижу, что он с большим трудом сдерживает смех. Мой друг пытается взять себя в руки, но понятно, что любая мелочь – например, если бабка снова пустит ветры, – и он захохочет. Я бы и сам смеялся, не будь я настолько зол.
– Ну так что, миссис Лав просила дядю навести порядок в доме мистера Чэня? – спрашиваю я, пиная Тода под столом, причём он снова начинает беззвучно смеяться.
Ма отвечает не сразу.
– Вообще говоря, просила.
– Можно, я ему помогу? – говорю я.
Ма отрезает ломтик от головки чеддера.
– Это не лучшая работа – сомневаюсь, что он сможет много тебе заплатить. Но заняться этим он собирается сегодня.
– Но это же дом, где ужасно погиб мистер Чэнь: ему проткнули сердце шипами, – встревает Битти.
– А ты откуда знаешь? – удивляюсь я.
– Она всё выдумала, – машет рукой Полли.
– Это она так говорит. – Битти указывает на бабку.
– Молчи, молчи, – машет на неё руками старуха. – Чёртово семя.
Версии гибели мистера Чэня, одна страшнее другой, вертелись у меня в голове. «Его задушили, удавили его собственными кишками». «Проткнули насквозь дьявольским трезубцем». «Черти пригвоздили его к земле, да и держали в живых целых три дня». Большую часть версий выдумали бабка и Колумбина Гуд. Матушка отправилась снимать мерки с клиента, а бабка впустила Колумбину через заднюю дверь. Они уселись у очага и принялись шушукаться – изобретать всяческие страсти за мерзейшим отваром, притащенным Колумбиной, якобы для лечения бабкиных старых суставов.
– Его убил сам Вельзевул, изжарил на адском пламени да обвалял в негашёной извести чистилища, а уж потом насадил его грешную голову на пику, – шипит Колумбина.
– Подвесили на мясницкий крюк, положив под ноги святую книгу с пентаграммой, начертанной куриной кровью, – высказывается бабка.
– Сварили живьём в желчи и изжарили скелет! – выкрикивает Колумбина.
Они смеются, гогочут, ухают от смеха, причём зловредная бабка хохочет громче своей наперсницы, ничуть не смущаясь, что пугает Битти и злит Полли.
Я знаю, что они болтают полную чушь, и всё же почти ожидаю увидеть истерзанное тело мистера Чэня в его опустошённой кухне. Вместо этого там груды пустых ящиков и обёрточной бумаги, осколки посуды и паутина. Я наклоняюсь над большим куском дерева, прикрывающим тёмное пятно на плитах, и тут моего плеча касается дядя. Я взвиваюсь свечкой.
