Папа и Мир о чем-то беседовали. Когда я подошла ближе и услышала отголоски разговора, у меня налились свинцом ноги. Мгновенно.
— Дочка, в ногах правды нет, — заметил меня отец и мягко добавил: — Садись, вон твой заказ уже принесли.
И я села. А что мне ещё оставалось?
Мир тут же накрыл ладонью мое колено, а я все же не сдержалась и попыталась эту самую ладонь скинуть, но куда там.
— Мирослава, как дела в твоём салоне? — заинтересованно спросил отец.
— Прекрасно, — зло выдала я и с силой воткнула вилку в кусочек курицы.
— Слава, — позвал меня Мир, но я не отреагировала, тогда мужчина сжал мое колено, и я все же повернулась к нему.
— Что?
— Я отойду ненадолго, хорошо? — и он действительно спрашивал, не знаю как, но я поняла, что это был не просто жест вежливости. Нет. Мирослав на самом деле спрашивал у меня разрешения — не в том плане, можно ли ему куда-то идти, а в том, можно ли меня оставить. Я медленно, по-прежнему глядя в его темно-карие глаза, кивнула, на что мужчина ласково улыбнулся и, поцеловав меня в висок, шепнул:
— Я рядом и ненадолго. Поговорите, я присмотрю.
Он действительно присмотрит. Я не понимала, откуда у меня взялась такая сильная вера в этого, по сути, не сильно-то и знакомого мне человека, но я ему верила, рядом с ним я ощущала себя в безопасности.
— Ты уверена? — в лоб спросил отец, не дожидаясь, пока Соколов отойдет на достаточное от столика расстояние.
— А у меня есть выбор? — прищурилась и, сложив на столе руки, внимательно посмотрела на отца.
— А почему у тебя его не должно быть? — деловито поинтересовался он и продолжил обедать, тщательно пережевывая что-то. Я не видела, что он конкретно там ел, но мне и кусок в горло не лез.
— Потому что ты мне его не оставил. Разве нет?
— Ах, ты об этом. — Отец вытер рот салфеткой и, видимо закончив строить комедию, внимательно на меня посмотрел. — Можно все переиграть.
— Вот так просто? — усмехнулась я. Мне стало еще более тошно. Раньше я никогда не задумывалась, что отец так легко вмешивался в чужие жизни, распоряжаясь ими. Щелкнул пальцами — и натравил родного сына на дочь. Кивнул головой — и его люди все отменили.
— А зачем усложнять, Мирослава?
— Я понять тебя не могу: чего ты хочешь?
— Того, что ты уже сделала. Ты выкинула все свои эти лесбийские штучки из головы, и мне этого достаточно. Пободаюсь еще немного с твоим братом, и спектакль можно заканчивать, поэтому я сейчас предельно откровенен с тобой и спрашиваю, хочешь ли ты на самом деле за Соколовского замуж. Ты же слышала, как мы тут без тебя определились с датой свадьбы.
