Герцога в поместье не будет.
Но даже если бы и был, вряд ли он запомнил такую девушку, как она. Наверняка, столкновение с простолюдинами не являлось для него чем-то примечательным. И всё-таки. Неужели её мутило только от чтения Фукидида? В последний раз посещение аристократического дома закончилось для неё катастрофой…
Аннабель отодвинула занавеску и вгляделась в проплывающий мимо пейзаж. За окном летали снежинки, окутывая холмы и широкие хребты Уилтшира белым покрывалом под облачным утренним небом.
— Долго ещё ехать? — спросила она.
— Меньше часа, — ответила Хэтти. — Впрочем, если снег продолжит валить, мы можем застрять.
Оставалось надеяться, что дороги в Кент не занесёт.
«Возвращайся в Чорливуд двадцать второго декабря», — написал Гилберт. Пройдёт чуть больше недели, и она будет мыть полы, печь пироги, таскать дрова, и всё это с капризным, привязанным к спине ребёнком. Хотелось бы надеяться, что три месяца учёбы её не изнежили. Жена Гилберта, нравится это Аннабель или нет, нуждалась в любой помощи.
— Расскажи, чем тебя заинтересовала Древняя Греция? — Взгляд Хэтти устремился на «Историю Пелопоннесской войны», лежавшую у Аннабель на коленях.
— По правде говоря, не думаю, что у меня был выбор. Отец начал преподавать мне древнегреческий, как только я научилась читать, он специализировался на Мессенских войнах, — стараясь не смотреть на пляшущие буквы, ответила Аннабель.
— Он тоже посещал Оксфорд?
— Нет, Даремский университет. Отец был третьим сыном, поэтому стал священником. В основном учился сам.
— Если бы женщинам разрешили получать образование раньше, — сказала Хэтти, — у нас бы было меньше книг о кровавых бойнях и больше о романтике и красивых вещах.
— Но в этих книгах много романтики. Возьмём, например, Елену Троянскую, Менелай снарядил тысячу кораблей, чтобы её вернуть.
Хэтти поджала губы.
— Лично я всегда считала, что тысяча кораблей это немного чересчур. А Менелай и Парис дрались за Елену, как собаки за кость, и никто не спросил, чего хочет она. Даже её одержимость Парисом была вызвана отравленной стрелой, что в этом романтичного?
— Страстью, — сказала Аннабель, — стрелы Эроса пропитаны страстью.
— О, страсть, отрава, — проговорила Хэтти, — и то, и другое сводит людей с ума.
В её словах была доля истины. Древние греки считали страсть формой безумия, заражающей кровь, и по сей день она вдохновляла людей на побеги, незаконные дуэли и бульварные романы. Даже вполне разумную дочь викария страсть смогла сбить с толку.
